улыбается, ничего не заметив.
– Впрочем, честно говоря, нет ничего плохого в том, чтобы ценить свою жизнь. Бороться за то, чего ты хочешь. По-моему, это достойно восхищения.
– Ого, – вяло фыркаю я. – Тебя настолько околдовали мои новые брови?
Ичжи смеется.
– Мне не хватит храбрости солгать тебе, а потому вынужден признать – ты действительно похорошела. В общепринятом смысле. – Его улыбка смягчается. Глаза вспыхивают в лоскутных тенях, как ночные пруды, в которых отражаются звезды. – Но ты все та же Цзэтянь, которую я знаю. По-моему, ты самая сногсшибательная девушка в мире, как бы ты ни выглядела.
По моему сжавшемуся сердцу пробегает трещина.
Я не могу. Я не могу уйти, не сказав правду.
– Ичжи, – произношу я голосом темным, как дым.
– Прости, кажется, я… О нет. Это было слишком? – Он испускает смущенный смешок. – Насколько неуютно ты себя почувствовала по шкале от одного до…
– Ичжи. – Я хватаю его за руки, словно это поможет подготовить его к тому, что сейчас произойдет.
Он умолкает, озадаченно глядя на наши сомкнутые руки.
И я решаюсь:
– Я завербовалась в наложницы к пилоту.
Он роняет челюсть.
– К какому пилоту?
Я открываю рот, но не могу выплюнуть имя этого ублюдка.
– К тому самому.
Он заглядывает мне в глаза.
– Ян Гуану?
Я киваю. На моем лице не осталось и капельки тепла.
– Цзэтянь, он убил твою сестру!
– Именно поэтому. – Я отпускаю руки Ичжи и вытягиваю из волос длинную деревянную шпильку. – Я стану его наложницей, прекрасной и пылкой. А потом, – я разнимаю шпильку, демонстрируя острый наконечник, спрятанный внутри, – перережу ему горло, пока он спит.
Глава 2. Вода, выплеснутая за дверь
Я ковыляю одна по горным тропкам, опираясь на бамбуковую трость. На меня наползает сетчатый лесной сумрак, прорезаемый лезвиями багрового заката. Если я не вернусь до того, как солнце скатится за горы на западе, мои родичи решат, что я в последний раз попыталась сбежать. Вся деревня, вооружившись фонариками, кинется прочесывать горы в сопровождении бешено лающих собак. Они не позволят своим дочерям думать, что у тех есть шанс на побег.
Мокрые листья превращаются в кашу под моими крохотными потрепанными туфлями, которые Ичжи много раз предлагал поменять на новые. Но я не могу принимать от него подарки – боюсь, что мои родичи о нем узнают. Я вспоминаю выражение ужаса на его лице после моего признания о взятой на себя миссии и надломленный голос, зовущий меня, когда я исчезла в лесу, чтобы избежать продолжения этого разговора. В горле образуется комок. Не надо было ему рассказывать. Он обязательно попытался бы меня остановить.
И теперь этот страшный момент – наше последнее общее воспоминание.
Я не уверена, что слышала рокот планоцикла
