Она сама к этому подвела.
Сама? Разве она этого хотела?
– Я ухожу. – Павел возник перед ней, словно вырос из-под земли.
Лада подняла на мужа глаза: он успел причесаться и умыться. И даже побрился. Но лицо по-прежнему было тусклым, измученным, губы едва заметно кривились в улыбке.
О, эта его фирменная наивно-детская обиженная улыбка! Крючок, на который она всегда попадается. Паша ужасно несчастный. Паше нужен кто-то, кто бы о нем заботился. Паша, подающий надежды, талантливый фотограф, но ему в последнее время не снимается. Сплошное невезение. Нет подходящей натуры. Муза, капризная бабочка, упорхнула! А может, просто засохла в гербарии его пьяных самовосхвалений.
– Я тебя никуда не пущу. Одиннадцать часов. Куда ты пойдешь ночью? – проговорила Лада устало.
Павел с невинным видом смотрел на нее, и она прекрасно понимала, чего он хотел: он с простодушием ребенка ждал, что его, как обычно, станут уговаривать и упрашивать. Когда ей не удавалось его уговорить, она начинала злиться, потом от бессилия обижалась. Это было глупо. Она точно исполняла заученную роль, от которой не могла отделаться. Ну и пусть бы он шел к черту! Так нет же, она его все равно удерживала! Зачем? Проклятый материнский инстинкт. А вдруг с ее Пашей что-нибудь произойдет? Вдруг он попадет в какую-нибудь историю – его побьют, обчистят, он замерзнет в какой-нибудь подворотне. Его нужно обязательно оградить и предостеречь от всех неприятностей.
Даже сегодня, сейчас она не могла избавиться от этой роли! Нет, больше она не желает разыгрывать знакомую семейную сцену, нет сил.
– Я есть хочу… – словно капризный ребенок, начал канючить Павел.
Прямо как по нотам! Он тоже отлично вызубрил свой «текст». Сколько же раз они играли эту сцену?
– Тогда зачем ты оделся?! Зимогляд, не мучай меня… То тебе надо есть, то идти куда-то. Раздевайся живо!.. – Лада, словно наблюдая за собой со стороны, с бесстрастием отметила: ну вот, появился металл в голосе – мамочка начала злиться, она недовольна. Лада посмотрела на Павла, на его влажный пробор, на нечисто выбритый подбородок в розовых прыщиках – нет, никогда этот ребенок не вырастет.
Если бы она не таскалась с Павлом, как с маленьким мальчиком, как с непризнанным гением, если бы не закрывала глаза на все его капризы, на все его выходки, если бы не была такой квохчущей курицей – и жизнь бы у них была другой. И он бы тоже был другим. «Павлуша, тебе что на обед – рассольник или харчо?» «Павлуша, ты какой галстук надел? А носки? Нет, эти не подойдут, слишком короткие, смени их». «Ты почему такой расстроенный? Опять не приняли твои снимки? Бедный мой…» Были бы у них дети, она бы переключилась на них и сюсюкала бы с ними, а не с мужем. А так – муж ее единственная забава, ее единственный объект воспитания.
Люди порой даже не замечают, как привыкают к своим ролям. Она, например, совсем отвыкла от роли привлекательной женщины, зато основательно вжилась в роль мамочки-няньки.
– Ну не
