простым объяснением, и в этом случае гроза пройдет мимо.
Но Мария сжала чашку так, что та едва не треснула.
– То есть ты хочешь сказать… – фраза оборвалась на полуслове, и голос Марии на некоторое время провалился в ледяное молчание, – ты хочешь сказать, что если б еще осенью, когда планировались эти гастроли, попросил своего агента не ставить шоу на этот день, он бы тебе отказал?
Винсент почувствовал на спине струйку пота.
В конце концов, это смешно. Он виртуозно владел риторическими приемами и мог аргументировать что угодно, поэтому давно утратил всякий интерес к словесным баталиям. И только Марии, с ее примитивной аналитикой, уже не в первый раз удавалось положить его на лопатки. Ни один из его трюков не срабатывал против ее неумолимой логики. С Ульрикой дело обстояло похожим образом.
Возможно, это было семейное. Кроме того, Мария права, и то, что Винсент ничего не мог сделать в уже сложившейся ситуации, совсем не означало, что ничего нельзя было сделать раньше.
– Скажешь хоть слово?
В грозовой туче что-то блеснуло, и Винсент понял, что пауза слишком затянулась.
– Похоже, я совсем забыл об этом, – сказал он. – Но получилось то, что получилось…
Это прозвучало, пожалуй, до неприличия беззаботно. Винсент вздохнул, наклонился, развязал почти идеальные «бантики» на шнурках и снял ботинки.
– То есть как это? – вспыхнула жена. – Получилось то, что получилось? Не понимаю, как ты можешь быть таким бесчувственным.
Ее голос сорвался на фальцет, и Винсент уже предчувствовал следующий шаг – слезы. Это было хуже, чем молния. Перед слезами Марии Винсент был безоружен. Он прошел на кухню и опустился на стул напротив нее.
Узоры на столешнице напоминали следы. Винсент провел по изящному завитку указательным пальцем. Он думал накрыть руку жены своей, с кольцом на безымянном пальце, но Мария вздрогнула от одного его прикосновения и положила руки на колени. Винсент избегал встречаться с ней взглядом, зная, что увидит полные слез глаза, дрожащую нижнюю губу…
– Я не хотел быть бесчувственным, – ответил он, глядя в стол. – Но какой бы глупостью ни выглядела теперь моя забывчивость – и я признаю, что это была самая настоящая глупость, – теперь ничего не изменишь. Разумеется, я должен был отметить день семидесятилетия Лейфа в своем ежедневнике, но я этого не сделал. Однако теперь, к сожалению, нам придется исходить из того, что мы имеем.
Мария хлюпнула носом, отпила из чашки зеленого чая и поморщилась. Винсент никогда не понимал, зачем она литрами пьет эту гадость – каждый день, хотя ей это совсем не нравится. Но зеленый чай полезен, а здоровье – ее пунктик. Одно время Мария пыталась привить эту привычку ему и детям, но семья подняла бунт, поэтому эксперимент пришлось свернуть спустя два дня.
Винсент поднялся, подошел к кухонному шкафу и достал свою чашку – такую же, как у жены, только с другой надписью: «Боевой петушок».
