при виде огурца? О бабуле, которая читает рэп? О коллекции осень-зима от Валентино? Видимо, все это недостаточно хорошо. Очевидно, я только еще сильнее нервничаю. И нечаянно наступаю на ногу соседа.
– Ой, извините! – восклицаю я, когда он вскрикивает от боли.
– Ради всего святого, просто сядьте и замрите.
Мне не нравится, как он говорит со мной, пусть он и делает это очень тихо, будто боится кого-то разбудить. Но я ставлю себя на его место: в новогодний вечер он застрял в лифте с какой-то чокнутой клаустрофобкой. Побунтовав пару секунд, я сажусь рядом с ним.
Он закрывает глаза и откидывает назад голову. Я пользуюсь случаем и краем глаза рассматриваю его. И это, как ни странно, меня успокаивает. Он неплох. Даже симпатичный. У этого пожарного волосы цвета кофе, короткие на висках и длиннее наверху, челюсть, которая сжимается и разжимается, как жабры у рыбы, и ослепляющие меня глаза.
Я хмурюсь, замечая странное пятно на его шее. Сначала мне кажется, что это родимое пятно, но потом я понимаю, что оно исчезает под курткой и доходит до самой его челюсти. Кожа там более розовая, более яркая. Раненая. Я перестаю смотреть, потому что это грубо, пусть он меня и не видит.
– Расскажите мне о худшей операции, в которой вы участвовали.
Я не раздумываю – просто говорю, потому что, слушая его, я не смогу думать о том, что нахожусь в настолько замкнутом пространстве, и буду меньше винить себя за то, что кинула Зои и остальных. Мой сосед услышал меня, я знаю это. Однако глаз он не открывает.
– Вы не хотите этого слышать.
– Откуда вы знаете? Я же сама прошу!
Я не свожу взгляда с его лица. Он, кажется, немного старше меня. Иначе и быть не может, он ведь уже пожарный. А мне почти девятнадцать.
– Раз так, то я не хочу рассказывать.
Хорошо. Будь по-твоему…
– Тогда о второй худшей.
Он открывает глаза и устало поворачивает голову в мою сторону.
– Вы никогда не сдаетесь?
– Типа того. Уж точно не с ворчунами вроде вас. Либо так, либо у меня начнется приступ паники. Выбирайте!
Видимо, он прочитал на моем лице мольбу. Я не показываю ему этого, но я боюсь. Боюсь приступа, потому что слишком хорошо знаю, что это такое. Это ад. Я не хочу верить, что сегодня вечером умру. Сегодня вечером я должна была отлично проводить время, выпить парочку коктейлей и чудесно начать 2015 год.
Он отводит взгляд в сторону и смотрит в точку перед собой. Я жду несколько секунд, и он начинает:
– Это было жилое здание в Париже, немного похожее на это.
Только сейчас, когда мое сердце уже бьется с нормальной скоростью, я замечаю, что у него красивый голос. Грубый, но не слишком – не так, будто он много курит. Скорее, как если бы одна из голосовых связок имела небольшой дефект.
– Когда мы прибыли на место, горело помещение. Внизу, на дороге, уже лежали люди, выпрыгнувшие из окон, – мои коллеги пытались им помочь. Все были
