запахи-краскиСнега, дыма, и солнца, и кислых оладьев.
Воскресение прячется за скоморошечьей маской,
Призывая прощать и любить нелюбимых
собратьев.
«Все тянут руки и смотрят пристально…»
Все тянут руки и смотрят пристально,
А я боюсь этих глаз и рук.
А мне всё снятся аллеи мглистые,
И белым мелом – неровный круг.
И ты стоишь – по колено в омуте,
А мне тебя целовать не сметь.
И всё не проводишь меня до дома ты,
И всё мне снится медведь, медведь.
А я молчу, мне тебя не велено
Смущать речами, любить нельзя.
И ты молчишь. Но давно отмеряно
Забыть однажды, что мы друзья.
А руки тянут, и смотрят пристально,
И я боюсь этих глаз и рук.
Но ты смеёшься – и небо мглистое
Светлеет, тает, и меркнет круг.
«Ты помнишь, мы сидим на брёвнышке…»
Ты помнишь, мы сидим на брёвнышке,
И я тебя целую в шею.
И поле, и во поле зёрнышки,
А я и верю, и не верю.
А я тебя хочу на блюдечке,
А ты устало смотришь в дерево.
И мне бы к морю, в белой юбочке,
И чтобы всё-таки поверила.
А ты мои неволишь пальчики,
И улыбаешься невесело,
И всё пророчишь длинных мальчиков,
И платье белое невестино.
А я сама себе пророчица,
И я тебя целую в голову,
И больше ничего не хочется,
А только праздника соснового.
И расставаться нам не надо бы,
И расставаться всё не хочется…
Но ты твердишь, что будет радуга.
Что я сама себе пророчица.
«Всего лишь лестничный пролёт…»
Всего лишь лестничный пролёт,
И я на тонких каблучках
Спускаюсь вниз, и дождь идёт
И знает всё о червячках.
Ах, червячки!…Откуда вдруг
Они хозяйничают в сердце?
И я иду, и дождь вокруг,
И то ли рондо, то ли скерцо.
И я иду, и дождь идёт,
И превращается в сомненье
Всё то, что зналось наперёд
И обещало вдохновенье.
Но дождь идёт, и дождь пройдёт,
И всё, что плакалось и пело,
Что ни к чему не приведёт,
Как ты сказал когда-то смело,
Ещё воскреснет и взойдёт,
Как сны сбываются частенько.
И я иду, и дождь идёт,
И обрываются ступеньки.
«Очень долго смотреть в окно…»
Очень долго смотреть в окно,
Вспоминать как тогда, давно,
Ты, смеясь, обещал увести истребитель
И катать меня в нём, и бросать на дно.
А потом доставал ладонь,
И казалось, что только
