из подсобки донесся знатный. Сопровождаемый звоном упавших банок, треском и истошным мяуканьем. Цецилия подорвалась из спальни, скрип половиц сообщил, что побежала в подсобку. Я выждала минуту и высунулась в коридор, где столкнулась с ней. В накинутом халате, со зверским выражением лица и веником в руках она пыталась оприходовать уворачивающегося от шлепков кота. Я громко взвизгнула, Цецилия отвлеклась на меня. Кот воспользовался ситуацией, скользнул между моими ногами, укрываясь от ее веника, и рванул на кухню.
– Гаденыш! – прикрикнула она, припуская за ним. – Как он сюда попал?!
Ответ ждал ее на кухне, в открытой форточке как раз мелькнула филейная котовья часть. Спасся, молодец.
– Кто окно трогал? – Цецилия уперла руки в бока, не выпуская веника.
– Я, – отрицать было бессмысленно, – мне душно было…
– Душно ей было! Этот гаденыш из-за тебя в дом пробрался! Погром в подсобке устроил, связку самой редкой травы раздербанил. А она мне завтра нужна, для защитных зелий!
Знаю. Специально именно ее выбрала, чтобы кошачьего настоя капнуть. Он их сводит с ума, а человеческому нюху недоступен.
– Открывательница… – Цецилия угрожающе подняла веник. – Удружила!
Я всхлипнула. Обхватила лицо ладонями и разревелась – навзрыд. Слезы покатились крупные, соленые, Цецилия опустила веник.
– Простите… – выдавила я между рыданиями. – Я не желала вам неприятностей! Вы меня теперь ненавидите, да?.. Умоляю, позвольте все исправить! Я больше окно не трону никогда-никогда. И в таверну не пойду… Мне так грустно было, вот и пошла. Мне не нравится эта крепость, и этот север, и все вокруг… Тут холодно, одиноко и солнца мало. Людей еще меньше. Я… я… обратно хочу!
Мои плечи дрогнули, слезы хлынули потоком. Цецилия приблизилась, погладила меня по спине, приговаривая:
– Ну чего ты, глупая! Молодая же, вся жизнь впереди, пара годиков тут – не приговор. Подумаешь, в глушь распределили. Потерпи. Все проходит, и это пройдет. Будешь потом с юга изредка вспоминать, если захочешь.
А неплохая тетка-то, зря мясник наговаривал. Я утерла мокрые щеки, шмыгнула носом. Цецилия напоила меня успокаивающим настоем и отправила спать. Впору было чувствовать себя последней скотиной. За отведавших нехороших зелий Витана и Аарона, за испорченные травы, за получившего веником кота. Но… Ни с кем из них не случилось ничего непоправимого. А когда Велизар меня убьет – это будет навсегда.
Разбудили меня половицы, Цецилия встала рано. Я присоединилась к ней на кухне, помогла приготовить завтрак, а затем прибраться в подсобке. Мало что пострадало, кроме тех трав. Едва управились, во входную дверь требовательно постучали. Никаких сюрпризов – Северин. Хмурый, как сегодняшнее небо.
– Что с твоими целителями творится? – осведомился он с порога. – Один отравился и в лежку лежит, другого добудиться не могут, перепил так перепил. Беру Стефана в патруль, дочку молочника сегодня лечи без него.
– Стефана… –
