череп свалился с одного из тех колов, на которых она сама закрепляла эти охранные атрибуты.
– Вероятно, это добрый знак, – радостно заявила Женевьева. – Он подсказывает, что для этого кола нам нужен череп другого принца. Ну разве же нам не сопутствует удача? Один королевич как раз упорно навязывает нам свое общество.
Эша выглядела задумчивой. Магали недовольно сморщила нос. Она отдавала себе отчет в том, что хочет как-то заставить Филиппа Лионне пожалеть, что он принял ее за деревенскую простушку, но почему-то ей вовсе не хотелось увидеть его череп на колу. Если она попросту снесет ему голову, у него не будет возможности вымолить прощение.
Ни Эша, ни Женевьева, видимо, не осознавали, что его мольбы о прощении или его череп на колу относятся к царству фантазии. И что в реальности вторжение этого «королевича» может стать концом их мира.
Что, если он завоюет их остров? Что, если они потеряют всех своих habituйs? Что, если все туристы, которые могли бы в ином случае забрести в их конец улицы, будут останавливаться в его кондитерской? Фирменная кондитерская Лионне. Это имя наверняка способно застопорить уличное движение. Что, если их кафе зачахнет? И что будет, если тетушка Женевьева не сможет заплатить налоги за этот дом, давно подаренный ей одной подругой, и им вдруг придется убираться с острова?
Всякий раз, озадачиваясь этими страшными вопросами, Магали испытывала физические страдания. А после прихода сюда Филиппа она уже не могла думать ни о чем другом.
Где-то в глубине души у нее таилась мысль, что ее могут лишить и этого дома. Разве могла она приобщиться к жизни Парижа? Ведь даже француженка она была лишь отчасти. Родилась в Америке, а потом всю жизнь ее таскали, как чемодан, туда-сюда, забрасывая то в лавандовые поля Прованса, то в нью-йоркскую Итаку. И все благодаря браку, заключенному на небесах ее родителями. Благодаря тому, что один пасечник полюбил девушку с лавандовых полей. Только вот он был начинающим ученым-энтомологом с амбициями из Корнеллского университета в Итаке, а верность ее матери родным лавандовым полям в Провансе была настолько велика, что она – и это не фигура речи – не могла жить без них.
Любовь, соединившая два мира. И соединившая их. Боже милостивый, неужели им удалось соединить разные континенты? Беременность Стефани Шодрон вдалеке от родителей и драгоценных лавандовых полей протекала весьма нелегко. Когда Магали было всего шесть месяцев от роду, Стефани улетела с дочерью домой. Отец последовал за ними два месяца спустя, едва закончив курс в Корнелле, и провел с ними лето в Провансе. Ее мать решила сделать еще одну попытку и в конце августа перебралась обратно на Итаку. Так они и жили на два мира.
Начиная с американского детского сада и до получения степени бакалавра во Франции, в одной школе Магали удалось проучиться лишь четыре полных года, хотя и с перерывами.
И Магали справлялась с такой жизнью легко. Даже, можно сказать, превосходно. Родители очень гордились ее успехами, они, не стесняясь, хвалились своим многосторонним культурным ребенком, который мог без малейшего замешательства переселяться из одного мира в другой.
