зигзагообразную царапину, проведенную, по-видимому, ногтем. – И вы сами понимаете, что чепуха. Это та самая фотография, что стоит у меня дома в Бостоне.
– Но так не бывает!
– Это так. – Уверенность пришла не в результате логического анализа, как он привык. Это была иррациональная, впервые испытанная им уверенность в собственной правоте. Ощущение верующего, увидевшего чудесное, сверхъестественное явление, объяснимое только божественным вмешательством. Блажен, кто верует. Купревич поверил. Не в Бога. Не в чудо. Чувство было сродни религиозному, но не имело к вере в сверхъестественное никакого отношения, уж хотя бы это Купревич понимал прекрасно. Озарение – вот что на него снизошло. Он держал в руках часть собственного прошлого, которое было и прошлым этого человека, Баснера.
– Вы говорили, что у наших наук – астрофизики и истории – есть кое-что общее, – сказал Купревич. – Почему вы заговорили об этом?
А почему вы об этом вспомнили? – сказал взгляд Баснера. Вслух он произнес:
– Я иногда об этом размышлял. Не часто, но… А когда узнал, что вы астроном…
– Астрофизик, – механически поправил Купревич. – То есть заговорили об этом, потому что рядом оказался я. Почему?
– Что почему? – не понял Баснер.
– Как получилось, – терпеливо говорил Купревич, стараясь сдерживать мысль, чтобы слова ее не опережали, – как получилось, что наши места в самолете оказались рядом? У нас могли быть билеты – это вероятнее всего – в разных рядах или даже на разных рейсах. Более того, мы оказались вдвоем, третье кресло свободно, будто специально.
– Будто специально… – пробормотал Баснер. И возмутился. – Не думаете ли вы, что какая-то разумная… ну, не знаю… судьба? Рок?
Купревич дернулся как от пощечины.
– Нет, конечно.
Мысль в сознании почти оформилась – во всяком случае, настолько, что он смог задать следующий вопрос:
– Кто и когда сообщил вам о… смерти… Ады?
Слово «смерть» по отношению к Аде по-прежнему давалось ему с трудом. Чтобы его произнести, нужно было от чего-то оттолкнуться, что-то преодолеть, броситься с высоты в пропасть.
– Мне позвонил режиссер театра. Была ночь, а в Израиле утро. Он сказал, что с Адой произошло несчастье, и у меня… я… я почему-то сразу понял, что ее нет. По голосу. Дальше помню смутно. Он говорил, что меня ждут, билет заказан за счет театра… Эти слова привели меня в чувство. Что значит: произошло несчастье? Ада в больнице? «Ада умерла, инфаркт… соболезнуем…» Он сказал, что пришлет мейл, где все будет написано.
– Вы ему поверили?
Баснер со всхлипом вздохнул. Нет. Не поверил. Как он мог?
– Я позвонил Аде на мобильный. Несколько раз попадал на автоответчик. Потом ответила женщина. Мне в первый момент показалось, что Ада. Но это была Ронит Авидан, ее партнерша, они вместе играли.
