в пространство. – Не капуччино, который я терпеть не могу. Две большие чашки. Я заплачу.
– Вам тоже? – тихо спросила Лена у Купревича. Тот кивнул, хотел подняться и пойти с ней, но Лена положила ему ладонь на плечо, и он остался. Вдвоем с Иосифом. Тет-а-тет.
– У тебя… – задал он мучительно нестерпимый вопрос, – У вас… то есть у Ады…
– Ты о детях? – Лерман не любил ходить вокруг да около. – У тебя с Адой детей не было, я правильно понял? А у нас… – Он потер лоб. – Я не могу этого не помнить. Это базовый инстинкт, при любой суперпозиции…
Не было у Ады от тебя детей, – подумал Купревич. – Не было и быть не могло.
– Сейчас, – сказал Лерман и полез в боковой карман пиджака. Купревич не сразу понял, что он собирался найти. Тот вытащил заграничный паспорт и, прежде чем раскрыть, спросил: – У вас… то есть у Штатов с Израилем тоже безвизовый режим?
Проверяет соответствие реальностей. Для него важнее – установить взаимно однозначное соответствие? Или не торопится раскрывать паспорт, потому что боится увидеть не то, что помнит?
– Гражданам США не нужна виза при посещении Израиля, – сказал Купревич голосом робота, сообщающего информацию по телефону. – А гражданам Израиля необходима виза для поездок в Соединенные Штаты.
– Ну да… ну да… – пробормотал Лерман и быстро перелистал страницы. Долго смотрел на одну из них, захлопнул паспорт и спрятал в карман.
– У нас безвизовый режим в обе стороны, – сообщил он, стараясь отдалить момент, когда придется сказать вслух то, что мысленно он уже произнес.
– Что ты там увидел? – Купревич не собирался щадить чувства своего визави.
Лерман тоже не собирался щадить чьи бы то ни было чувства – свои, в частности
– В паспорте не записаны дети старше восемнадцати лет, – небрежно сообщил он. – А моложе у нас с Адой не было. – Он запнулся. – Софке двадцать семь, она родилась через год после того, как мы с Адой поженились. То есть… – Он запнулся еще раз, пытаясь то ли выразить нужными словами то, что хотел сказать, то ли обдумывая фразу, которой хотел что-то скрыть.
История полна фальсификаций, – вспомнил Купревич слова Баснера. И это так. Нет единой истории. В том числе личной. И быть не может. Даже в отсутствие склеек. Помнишь одно, в документах записано другое, а тебе рассказывают третье. И ты не можешь выбрать, какая из реальностей истинная, поскольку истинно все, что могло произойти, а не только то, что, как тебе кажется, произошло в твоей жизни.
Лена вернулась, села за столик, стараясь не смотреть в сторону Лермана, а на Купревича бросила мимолетный взгляд, мгновенно отметив его напряжение, его отстраненность от собеседника. Что-то между ними произошло, пока она делала заказ. Официант – на этот раз это был молодой парнишка, улыбавшийся в обе щеки, – расставил чашки и круассаны на блюде, много, штук десять.
– У него, – Купревич
