молчание», и «наслаждение», и та же суеверная «мнительность», и весь миг – как вся жизнь («нет грядущего»!). И внезапный страх, что вдруг все оборвется, унесено будет роком, любовь не продлится в грядущем, на смену ей придут «измены», «клевета» – и поэтому уже сейчас: «слезы», «муки»… Все вдруг – стало пустыней!
Вот как суеверно счастье! И как обороть, перелукавить этот вал мнительности, суеверия, ужаса?.. «Обрушилося вдруг» – и человек несчастен посреди счастья… И чем тут рассудок поможет душе? Счастье так велико, что стоит лишь на миг вообразить, что оно отнято, как вся душа падает с солнечной выси в самую мрачную пропасть!..
И всё передо мной затмилося! И ныне
Я новым для меня желанием томим:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.
Желание славы – не тщеславие его… Оно как обеспечительное средство, как спасение и страховка – от страха: лишиться вдруг любви! Оно продиктовано женским инстинктом и прочтено мужским сознанием… Ведь женщина не просто любит, а заряжает мужское сердце энергией творчества!..
Герой Пушкина, юн, он может мечтать о славе, может искренне верить в ее особую ценность. Но что же делать нам, особенно мне, когда не люблю славу?.. Кажется, никогда не любил ее, тем более ныне, когда так истерт (точно поповская риза в дешевом приходе) ее блеск, так сомнительны подступы к ней!.. Когда и ты это понимаешь – но, по-женски, все же предпочла б ее безвестности и безымянности моей? Чем могу добиться, чтоб «Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне»?
«…Спасибо за Пушкина… Ведь знала эти стихи. Считала, что знаю. Пошла в библиотеку (почерк у тебя, прости, как у всех гениев – неразборчивый), еще и еще прочитала. Потом и примечания прочла, весь комментарий. Потом снова за письмо. Стихи, вероятно, посвящены Амалии Ризнич? Сперва подумала: мне бы ее заботы!.. Дочь банкира, жена банкира и негоцианта… То есть, ни в «капитале», и в «товаре» не нуждалась… Удостоилась быть внесенной в пушкинский «Дон-Жуанский список». А прожила бедняжка всего-то ничего: двадцать два года. Поистине – не в богатстве счастье…
Но, может, и двадцать два не так уж мало, если быть любимой Пушкина!.. Долго смотрела на ее портрет. По-моему, весьма ординарная внешность. Что-то южное, томное, романтичное? Может, тут все в воображении Пушкина?..
Но, может быть, стихи посвящены Воронцовой. И она мне не кажется – красавицей. Правда, очень высокая, стройная шея, горделиво посаженная головка, видать, такова вся осанка… Впрочем, мужчины говорят: мы, женщины, не можем судить о женской красоте. Мол, ревность забегает вперед. Но почему же – нахожу ведь красивой Марию Раевскую, например. Или, «Клеопатру Невы», с ее «тяжелой женственностью» Аграфену Закревскую. Но ты, верно, знаешь, кому посвящено «Желание славы»? Что касается твоего личного «желанья славы» – ты здесь меня вполне окружил
