с какой степенью презрения и жестокости они относятся к рабыням. Я справедливо сочла, что мне будет выгоднее остаться за кулисами. Поэтому время от времени роняла вилки на пол и забывала положить на поднос что-нибудь нужное: солонку или салфетку.
Обучая меня, Рукхун называла каждый предмет на своем языке, но все эти кудахтающие слова казались моему уху одинаковыми, и потому запомнить их казалось невыполнимым. Это было, конечно, дикое ощущение: множество людей вокруг меня (на просторной кухне находилось не меньше десятка человек) разговаривало на незнакомом языке, я кожей чувствовала их враждебность, хотя никто из них даже не смотрел на меня – все были заняты делом.
Рукхун билась надо мной, наверное, часа два, но в конце концов сдалась и отослала к Амали.
Моя жизнь в чужом доме потекла спокойно и размеренно, я выполняла свои обязанности, жила в комнате еще с двумя служанками и никогда не видела хозяев. Другие девушки не носили такого браслета, как я – видимо, они не были рабынями – и им запрещалось со мной разговаривать, даже жестами, кроме как по делу, вроде "пойди туда, тебя зовут". Только Амаль занималась обучением меня языку – эти знания, правда, ограничивались названиями предметов и действий. Я честно старалась запоминать слова, чтобы не гневить свою добрую начальницу и оставаться при ней, пока меня не спасут.
Однако день проходил за днем, а блюстители в сияющих одеждах не появлялись. Я начинала впадать в отчаяние, потом усилием воли возрождала в себе надежду и снова падала в пропасть уныния. Не помню, сколько времени так прошло – я давно сбилась со счета, и мне даже негде было отмечать дни…
Глава 3. Домик у моря
Ева
Моя прежняя жизнь: моя профессия (я работала веб-программистом), мой жених, мои родные и друзья – все подернулось мутной пленкой несбыточной тоски, будто это мне приснилось, будто это было не со мной, а с кем-то другим, а настоящая я – бессловесная, бесправная рабыня в чужом холодном доме, изо дня в день исполняющая однообразные действия. Мне казалось, что я тупею и схожу с ума, без конца натирая плиточные полы, снимая и развешивая занавески, застилая постели.
И однажды у меня стали появляться безумные, горячечные идеи, что лучше умереть, чем остаться здесь на всю жизнь. Конечно, я не смогла бы покончить с собой – для этого, по моему мнению, нужно окончательно свихнуться, а я пока была только в начале пути. Поэтому мне в голову пришел еще более изощренный план: вынудить хозяев избавиться от меня. Если бы я хорошенько его обдумала, то, наверное, поняла бы, что вот это действительно чистой воды безумие: ведь наказание за проступки могло быть непредсказуемо ужасным и невыносимым. Меня вполне могли выпороть, перепродать более строгим и жестоким хозяевам или Бог знает что еще… Но я не стала думать об этом. Мое воспаленное сознание требовало действий по изменению ситуации, а в какую сторону – уже не так принципиально.
И я начала
