я – руки сейчас по нервяку будут трястись сильнее, чем у героя триллера, за которым гонится убийца.
– Мам, это ты? – звучит за моей спиной голос Маруськи. И эта её фраза сопровождается характерным дверным скрипом.
Нет! Нет-нет-нет!
Господи, я же говорила ей не выползать из квартиры, как только на лестничной площадке начинают шуметь. Козявка моя любопытная, что же ты натворила!
Ветров вздрагивает.
Ветров оборачивается.
И этому я помешать не в силах…
10. Рано или поздно, так или иначе
Она стоит в дверях, тревожно переминаясь с ноги на ногу.
Розовая футболка, джинсовый комбинезончик, два хвостика – «как уши у лисички». Отдельный шедевр – тапки-единорожки. Розовые тоже, да…
Обычная девчонка, обычная второклассница. Могли бы быть первоклашками, но мы ужасно торопились!
И я бы на самом деле не переживала. Потому что, ну, мало ли сколько лет моей дочери, кто его знает, как я переживала постразводную депрессию, может, ушла в большой и долгий загул и сама не помню, кто наш папочка.
Даже такой трэшовый вариант меня бы устроил на самом деле. Моей любви к дочери от этого меньше бы не стало.
И будь все так, не будь у меня повода, я бы послала Ветрова лесом, отказала бы ему в праве на генетическую экспертизу, и точно б знала – он бы спрыгнул. Не стал бы добиваться признания отцовства у ребенка, который может быть и не его.
Он же у нас чертов собственник. Он не будет претендовать на игрушку, если будет не уверен, что эта игрушка – только его и ничья больше.
Но… Повод у меня для беспокойства имеется! Налицо, так сказать.
Еще первокурсником Яр заливал мне, что это, мол, у его семейства доминантный ген такой. Что уже поколений восемь все Ветровы с этим цветом глаз.
Цветом, который я пыталась ненавидеть те девять месяцев после развода.
Цветом глаз моей дочери, красивей которых нет ни в одном уголке этой планеты.
Зашкаливающе-ярким, ультрамариново-синим…
– Мам, – Маруське неуютно и страшно. Еще бы, всякие стремные дядьки тут шляются и как будто бы даже обижают маму. Вряд ли вся эта ситуация со стороны выглядит хотя бы мило.
Моя дочь боится. И подойти к ней мне не сможет помешать никакой Ветров – особенно тот, что сейчас замер бледным призраком и ловит воздух ртом. И смотрит на Маруську, не выпуская её из поля зрения ни на секунду.
Я шагаю мимо него. Маруська вцепляется в меня обеими ручонками, я отвечаю ей взаимностью, глажу дочь по спине.
Сердце мое непоседливое, вот что ж тебе не сиделось дома? Стольких неприятностей нам с тобой удалось бы избежать, потерпи ты самую чуточку.
Почему неприятностей? А вы всерьез верите, что Ярослав Ветров, узнав о том, что семь лет назад я не сообщила ему о рождении дочери, принесет мне пятьсот эскимо от радости? Это только крокодилу Гене такие ништяки обламывались.
– Бабушка
