оставлять без ответа, а то не будет порядка ни в партии, а значит, и в стране.
«Пока никому не дано права замахиваться на партию!» – Сделал он окончательный вывод и приказал секретарю вызвать к нему руководителей КГБ, МВД и прокуратуры.
«Этот Бейлин… – Зрело окончательное решение. – Должен быть поставлен на место и публично извиниться передо мной и всем обкомом. Выяснить, кто он по национальности и может ему не место в нашей стране? Только проконсультироваться во всем, чтобы не пропасть самому».
Но на совещании с первыми руководителями силовых подразделений области, вопрос о статье в журнале обсуждали очень осторожно, даже вяло. Эти руководители явно не хотели разделять проблемы обкома – их конкретно в статье критике не подвергли. В который раз по-пустому обсудили вопросы социалистической законности. И собственно говоря – все. Но Столяренко обязал их дать свои суждения о статье в письменном виде.
2
Семерчук сидел у себя в кабинете и беседовал с пришедшим к нему за советом, а точнее за помощью, доцентом из педагогического института Баранским. Это был невысокого роста, полный мужчина, лет пятидесяти. Его круглое смуглое, почти без морщин лицо, казалось накачанным мячом, а из-под припухших век поблескивали узкие щелочки глаз. Когда-то черные, а сейчас с проседью волосы придавали ему интеллигентный вид порядочного человека. А картавил он так, что любой житель Ближнего Востока мог позавидовать ему. Но он всю жизнь прожил на другом Востоке – Дальнем и даже успел поработать одно время в одной из братских азиатских стран. А привело его в обком личное дело, но прямо касающееся вопроса укрепления сплоченности партии. Романа он учил в институте основам марксистской философии и сейчас надеялся на поддержку своего бывшего студента.
Баранский уже изложил суть своего положения. Оно, вкратце, сводилось к следующему. Он уже десять лет был заведующим кафедрой марксистско-ленинской философии – два срока по пять лет. Так как он не защитил докторскую диссертацию, то согласно положению о заведовании, его освободили от этой должности и перевели работать простым доцентом. А он пишет докторскую диссертацию о философских взглядах великого анархиста Кропоткина уже пятнадцать лет и не успел ее закончить.
– Понимаешь, Роман. – Мило шепелявил Баранский, обращаясь к бывшему своему студенту на «ты». – Кропоткин такая неординарная личность, что его не изучишь и за всю жизнь. Но я стараюсь добить диссертацию и представить в скором времени ее на защиту.
Роман знал такую категорию доцентов, пишущих докторские диссертации всю свою жизнь, а точнее до смерти. Вернее, они ее не писали, но делали вид, что пишут. А за этот вид научной работы они пользовались творческими отпусками, различного рода повышением квалификации и прочими научными благами, позволяющими им занимать хорошую должность. И таких потенциальных докторов
