очередь мы славяне, – продолжил Сергей. – Со своим характером, обычаями, привычками, образом жизни; когда-то даже были со своими богами. Потом, конечно, на нас могли влиять евреи, греки, финно-угры, татары, хоть папуасы, но саму сущностную и глубинную основу это не меняет.
Натан Семенович сел и налил себе еще чаю; продолжать этот разговор ему стало неприятно и неинтересно. Но тут довольно неожиданно вмешался Петр Сергеевич.
– Теория Карамзина, – медленно, но вполне отчетливо сказал он, – в то время не была единственной. Ломоносов считал, что Россия пришла с севера и, только уже сложившись в некоторых своих бытийственных основах, соприкоснулась со встречными влияниями и подверглась частичным трансформациям в тот период, который мы называем киевским.
– И у этой теории есть хоть какие-то разумные основания? – спросил Алексей Викторович.
– Как мне кажется, – все так же спокойно ответил Петр Сергеевич, – более чем. То, что она была отвергнута немцами из Академии, частично связано с политическими причинами, а частично с тогдашними научными представлениями о доказательной базе в историографии.
– Тогдашними? – переспросил Валера.
– Тогдашними. Ломоносов выводил свою теорию из соображений, которые мы бы теперь назвали этнографическими, а американцы антропологическими, академики же считали необходимым основываться на прямых указаниях письменных документов, относящихся к соответствующему периоду. В первую очередь, на «Изначальном своде». Поездки по деревням, как мне кажется, им вообще казались не имеющими никакого отношения к делу. Да и не хотелось им этим заниматься, наверное. А Ломоносов деревню и деревенский быт знал и так; ему не нужно было никуда для этого ездить.
– И это изменилось, – удивленно сказал Андрей.
– Да, – ответил Петр Сергеевич. – Вы это и без меня знаете. Теперь «Повесть» не кажется нам таким уж надежным источником информации, особенно в ее ранних частях, а при анализе генезиса современная наука все больше апеллирует к этнографическим находкам и соображениям. Кроме того, Киевская Русь очень позднее понятие.
– Почему же нас этому не учили? – удивился Валера; он неожиданно понял, что поверил в эту теорию сразу и безоговорочно. – Ведь все-таки Ломоносов.
Все снова на несколько минут затихли.
– Мне неловко возражать Петру, – сказал Натан Семенович. – Мы с ним где только вместе ни бывали. Но давайте смотреть на эту теорию более трезво. Дело не в Ломоносове и даже не в Карамзине, хотя определенная политическая программа у Карамзина, конечно же, была, в том числе и когда он предпочел безоговорочно опираться на летописи, – а в наличии или отсутствии доказательной базы.
– Но она есть, – горячо ответил ему Валера. – То, что мы находим на севере, действительно все больше расходится с тем,
