перевязку! – скомандовал Папиков.
Ее отнесли в перевязочную, туда же прибежал и взволнованный лейтенант.
Папиков снял шелковые швы, распустил швы кетгутовые, долго тщательно промывал рану и, только закончив, спросил лейтенанта сухим, бесстрастным голосом:
– Вы почему не поставили турунду?
– Мне показалось, нет отделяемого…
– Вы слишком плотно ушили рану. Надо шить крупными шелковыми стежками, чтобы не стягивать… Потому и не было отделяемого, что вы загнали его вглубь.
Лейтенант побледнел, губы его дрожали, а Папиков миролюбиво сказал:
– Ладно, теперь будете знать. Лейтенант закивал, а сказать ничего не мог, у него перехватило горло: еще бы, так опозориться перед самим Папиковым!
Папиков положил в рану тампон с бальзамом Вишневского[9] и сам перевязал рану.
– Такие раны – после острого воспаления, – обратился Папиков к лейтенанту, – теперь нужно вести открытым способом. Тот молча кивал.
Ее положили на носилки и понесли. Александра поняла, что теперь она на больничной койке надолго…
Антуан вернулся из Франции с такой потерянностью в глазах, что Мария не удержалась и спросила его с порога:
– Антоша, что случилось? – Дома она звала его на русский лад Антошей.
– Расскажу, – скованно ответил Антуан, – жаль, не умею врать. Мог бы и научиться, старый дурак, – добавил он саркастически, отчужденно поцеловал Марию в висок и даже улыбнулся, отчего его большие карие глаза стали еще печальнее.
– Будешь ужинать?
– Да. Я весь в пыли. Этот чертов хамсин! Приму душ.
– Давай. Чистое белье я только что положила в твоей ванной.
– Почему ты решила, что я приеду сегодня?
– Не знаю, так показалось. Ты купайся, а я быстренько накрою на стол.
Когда они бывали одни, Мария с удовольствием обходилась без прислуги. Ей очень нравилось делать для мужа все своими руками.
За ужином, чтобы не выпытывать то, что ее встревожило, она говорила о хамсине, который вымотал уже всю душу, о портах, что стояли без работы, об успехах малолетних сыновей Фатимы в изучении русского языка – словом, о чем угодно, кроме главного…
– Странно, – сказал Антуан, когда она уже не знала, о чем ей еще говорить, и умолкла, – странно, мы прожили с тобой почти тысячу дней…
– Девятьсот двадцать семь, – поправила Мария.
– Ты считаешь?
– Нет. Оно само считается, – радостно сказала Мария.
– Тогда пойдем спать! – засмеялся Антуан, и потерянность отступила в его глазах, давая место чистому, ровному свету нежности.
Хамсин ревел за окном, но с Антуаном он был Марии не страшен. С Антуаном она всегда чувствовала себя не просто защищенной, но и как-то по-детски, как-то первобытно обладающей каждой следующей минутой своего
Вишневский Александр Васильевич (1874–1948) – выдающийся русский хирург; родился в семье полкового врача в Дагестане, умер в Москве директором знаменитого института, которому впоследствии было присвоено его имя. – В палату! Все будет нормально, Александра, – улыбнулся ей Папиков на прощание.
