сохранить анонимность.
Тощий человечек расстегнул верхнюю пуговицу шинели и, прежде чем говорить дальше, долго смотрел им обоим в глаза.
Дитер Шмидт из танковой дивизии вермахта – это всем было известно. Но лишь немногие знали, что изначально он был штурмбаннфюрером и заместителем начальника концлагеря.
Несколькими месяцами ранее Шмидта и его начальника, отвечавшего за концлагерь и три более мелких относящихся к нему трудовых лагеря, сняли с должностей, понизили на одно звание и перевели на административную работу в вермахт, на Восточный фронт. Достойная альтернатива позору и казни. Но чем дольше они находились на советской земле, тем лучше понимали, что, вероятно, никогда с нее не уйдут. Немцы сражались как бешеные, пытаясь защитить свои позиции, но признаков того, что им удастся сдержать советские войска, уже не наблюдалось. Несмотря на то что в первую очередь в задачи Дитера Шмидта входило управление делами и конторская работа, фронт был довольно близко – советские танковые дивизии до них меньше чем за полчаса доберутся.
Если кратко, то их жизнь постоянно подвергалась опасности. Пишущей машинке каждый день аккомпанировал грохот орудий. Из двадцати четырех старших штабных офицеров осталось всего четырнадцать.
Таков Восточный фронт – все это знают.
– Наши махинации в концлагере вряд ли были очень уж необычными, но мы этого тогда не знали, – объяснял Дитер Шмидт. – На каждый день у нас был бюджет – надо было держаться в его рамках. Например, мы получали тысячу сто марок в день на содержание пленных. Вот мы и обманывали центральную администрацию и примерно каждый пятый день не выдавали заключенным еду. Пленные ведь жаловаться не станут. Мы эту меру обозначили как коллективное наказание голодом за провинности, которых на самом деле никогда не было. Конечно же, несколько тысяч человек отбросили коньки, но на это никто не жаловался. За плату мы отдавали внаем рабочую силу, но редко вели точный учет доходов; в итоге мы чуть снизили рекомендованные ставки, из-за чего, естественно, вырос оборот. Фабриканты и другие работодатели ни разу не пожаловались. Образцовое сотрудничество. В конце лета общая прибыль подошла к миллиону марок. Предприятие прекрасно работало, пока во время проверки капо[7] не свалил чиновника из Берлина: у того очки разбились. Заключенный рухнул на колени и стал умолять сохранить ему жизнь – как будто у кого-то было желание себя этим утруждать. Он выл, умолял, цеплялся за удивленного чиновника, пытавшегося вырваться, – хватка в результате становилась лишь крепче. Наконец капо крикнул, что, если его пощадят, он ему все расскажет о жизни в лагере. Естественно, имевшиеся у него сведения были весьма скудные, но, прежде чем мы оттащили и увели его, он успел выкрикнуть, что с суточным пайком в лагере дело нечисто. И было уже поздно. Во время проверки все, что мы спрятали, нашли и конфисковали. Больше месяца мы просидели в тюрьме в Люблине – ждали исполнения смертного приговора. Что, кроме хода войны, изменило решение суда, мне неизвестно. Но кто-то передумал.
