как паруса корабля, кости. «Вовремя», – с укором говорит Мэри, и не успеваю я остановить ее, как она берет один багет палочками для еды и впивается в него зубами, они ломаются и мелким жемчугом сыплются мне под ноги.
Я так глубоко сплю, что, хотя и тянусь к телефону и говорю: «Алло», роняю его, и он отлетает под кровать.
– Простите, – говорю я, вытащив мобильник. – Алло?
– Сейдж Зингер?
– Да, это я.
– Это Лео Штайн.
Резко пробудившись, я сажусь в постели.
– Простите.
– Вы уже это говорили… Я что… У вас такой голос, будто я вас разбудил.
– Ну да.
– Тогда извиняться нужно мне. Я подумал, раз уже одиннадцать часов…
– Я пекарь, – обрываю я его, – работаю по ночам, а сплю днем.
– Вы можете перезвонить мне в более удобное время…
– Просто скажите мне. Что вы нашли?
– Ничего, – отвечает Лео Штайн. – В реестре членов СС нет никаких сведений о Джозефе Вебере.
– Значит, допущена какая-то ошибка. Вы пробовали разные написания имени?
– Мой историк работает очень тщательно, мисс Зингер. Мне очень жаль, но вы, вероятно, неправильно поняли его слова.
– Я все поняла правильно. – Я убираю волосы с лица. – Вы же сами говорили, что картотека неполна. Или, может, вы просто еще не нашли нужную запись?
– Это возможно, но без подтверждения имени мы действительно ничего больше не сможем предпринять.
– Но вы продолжите розыски?
По голосу слышно, что он мнется, понимает: я прошу его найти иголку в стоге сена.
– Я не знаю, как остановиться, – говорит Лео. – Мы проведем проверку по двум берлинским архивам и по нашей собственной базе данных. Но это будет конечной точкой, если не найдется никакой достоверной информации…
– Дайте мне время до обеда, – молю я.
В конце концов, именно то, как я познакомилась с Джозефом – на группе скорби, – заставляет меня задуматься: а может, Лео Штайн прав и Джозеф действительно обманул меня. Прожил же он с Мартой пятьдесят два года. Хранить тайну столько времени чертовски трудно.
Дождь льет как из ведра, когда я подъезжаю к дому Джозефа, а зонта у меня нет. Успеваю промокнуть насквозь, пока добегаю до крыльца. Ева лает почти полминуты, прежде чем ее хозяин открывает дверь. У меня двоится в глазах. Это не помутнение зрения, а наложение этого старика на более молодого и сильного мужчину, одетого в военную форму, как в фильме на YouTube.
– Ваша жена, – с порога говорю я, – она знала, что вы нацист?
Джозеф открывает дверь шире:
– Входите. Такой разговор не стоит вести на улице.
Я прохожу за ним в гостиную, где на шахматной доске – наша незаконченная партия, единороги и драконы замерли на своих местах после моего последнего хода.
– Я
