их узнаваемость? Каждый едущий в этом микроавтобусе актер, был самого высокого мнения о себе, но длительность дороги поколебала самооценку. Если алкоголик Роман сдался почти сразу, то Артур и Хованский крепко держались почти до самого прибытия к берегу.
Когда показалось темно-сине-голубое море, Полидорус обернулся, и сказал: прошу обратить внимание, что мы прибываем. Кто не готов стать известным актером, остается в микроавтобусе. Остальные на выход.
Звук тормозных колодок вырвал Аню из глубокого сна. В салоне машины запахло морем и мечтами. Если так будет продолжаться, у Ани просто разорвет сердце. Она отодвинула штору и присмотрелась в синюю даль, набегающих волн к берегу. «Майкл, мой милый, Майкл».
Катя вышла первой и, скинув каблуки, ступила на горячий песок.
Вся остальная трупа потихоньку, как сонные мухи, вылезала из микроавтобуса.
Фигура Полидоруса маячила уже внизу прибрежного склона. А рядом с ним болталась лодка на волнах. Он махал руками, давая понять, что нужно торопиться, пока погода не застала их врасплох.
Трупа переглянувшись, начала спускаться по крутой тропинке вниз. Хованский кинул свой багаж через плечо и пошел первый. За ним последовал Эндрю, потом Артур, Марк Маяковский, Роман, Катя и Аня. Филипп решил, что сходит отлить за угол, и потом будет наблюдать за всеми на расстоянии.
Полидорус завел мотор лодки и, посмотрев вперед, показал пальцем на Театр Надежд. В лучах солнца расплывчато виднелась большая каменистая глыба, на которой, как на ладони великана, пряталось архитектурное творение, греческой истории. В этом было что-то магическое, притягивающее взгляд.
В груди что-то замирало. Катя не могла не поддаться мечтам, глотая жадно соленый запах моря. Даже Аня на миг, забыла о собственном горе. Засмотревшись вдаль, она почувствовала, как прошлое уходит из ее жизни. «Пора пожить для себя, – решила Аня, – прощаясь с лицом Майкла навсегда».
Филипп оторвался от заметок в телефоне, озирая такую величественную красоту, прямо перед собой. «Ничего подобного я не видел» – шептал под нос себе Филипп, и решил включить диктофон, записать мысли.
Стас Хованский впервые ощутил себя хуже. Перед лицом надвигающейся красоты, он почувствовал зависть. Никто, в данную секунду не любуется его красивым телом, не заглядывает в его голубые, цвета лазурного моря, глаза. Стасу вдруг стало грустно, но с каждым приближающим метром, он всматривался в руническое здание, идеально слепленного по образу женского тела. Что-то было в этом Театре от дьявола, – рассуждал Стас, пытаясь найти лицо Театра – продолжение величественной красоты изгиба шеи.
Роман прищурился, позабыв о выпивке, застыл, как восковая фигура. Что-то в этом Театре Надежд было от его несостоявшейся любви. Языки бело-синих волн ласкали скалистую равнину, разбиваясь у ног, женских ног Театра.
Теперь
