«Берегись этих кровожадных пиявок!» Ха-ха-ха!
Кире стало неприятно, что Влад так говорит про ее отца. Тем более, что он угадал почти слово в слово.
Наконец, брат отсмеялся.
– Кир, послушай. Ну какой я вампир, а? Нет, может когда-то в древности… но все это просто семейная байка, которую мы используем в нашу пользу. Отец – влиятельный человек, ему нужно поддерживать имидж. Ну и да – у нас в семье, если можно так сказать, есть ряд особенностей… У отца фотофобия. То есть он не переносит солнечный свет и яркие цвета. Поэтому мы все в черном. И ты тоже. И тебе придется носить черное, раз ты теперь часть нашей семьи…
– Спасибо за платье! – спохватилась Кира, но Влад отмахнулся: мол, пустяки. И не обращая внимания на ее благодарность, продолжил говорить:
– Также у него альбинизм, поэтому он бел, как нежить, а еще аллергия на серебро и плохая реакция на кровь. Поэтому ему приходится придерживаться особой диеты и вести определенный образ жизни. Да, он ходит в черном, бодрствует по ночам и пьет красное вино, но для вампиризма этого маловато, зато достаточно для любителей сплетен и завистников.
– Много заболеваний для одного человека… – озабоченно сказала Кира.
– Тому виной история нашего дома, которая долгое время была помешана на сохранении чистоты крови, что неизбежно приводило к бракам внутри семьи, – Кира думала, что Владу эта тема неприятна, но говорил он спокойно.
– Влад! – вдруг как будто вспомнила Кира, – почему медсестра в больнице так удивилась, когда я сказала, что ты мой брат?
Он нахмурился.
– Не знаю, – признался Дракула-младший. – Что же до истории нашего дома, – продолжил он. – То меня, например, назвали в честь какого-то там прапрадеда Влада Третьего Цепеша. Говорят, он жил в Трансильвании, и сажал турков на кол. Ну так это было средневековье – оно и понятно. Честно говоря, об этом я знаю мало. Отец и твоя мама – были единственными наследниками рода. Но тетя жила в Новой Англии, а отец не особо разговорчивый.
Скоро они выехали в пригород, который некогда была самостоятельным городком и потому здесь, на окраине, где по большой части строились новые огромные, но непрочные дома – урбанистические памятники россссийского империализма, сохранилась старинная архитектура прошлого века.
Машина свернула с основной дороги и закружилась по брусчатому серпантину маленьких извилистых улиц.
Дома и дворы переплетались и делились трещинами, заборами, оградами. Здания так и норовили выпятить острый карниз или кривой, поросший мхом, угол, из которого давно вываливались кирпичи.
Запутанный лабиринт переходов, кустов и детских площадок порождал свой собственный мир, спрятанный от большого города, на окраине которого он разродился.
И только старая кирпичная пожарная башня, выглядывающая над электрическими проводами и ни с кем не соревновалась. Казалось, она стояла здесь еще до появления домов, города и даже людей. Она не принадлежала людям, не принадлежала времени,
