мужчина. Вроде и голос не повышал, и к магии не тянулся, но Маргарет, и правда, заткнулась.
Он снова обернулся ко мне.
– На поединок ее не вызвать. Значит, это будет не воздаяние, а убийство.
– Так тем более ей следовало подумать, прежде чем!.. Она это начала!
Прозвучало, надо сказать, так себе. Словно я оправдываюсь перед воспитательницей, разбирающей девчоночью драку в пансионе. Правда, там мы боевую магию в ход не пускали. После первой попытки— браслет с прадием на месяц, после второй – отчисление. И неважно, насколько знатен и богат род отчисленной.
Мужчина кивнул.
– Все совершают ошибки. Иногда непоправимые. Но ведь ты не убийца, Роза. Стоит ли ей становиться?
Откуда он знает мое имя? Ах, да, я же только что сама представилась и не особо понижала голос. В самом деле, все совершают ошибки. Он мог бы не разрывать заклинание, а сразу бить насмерть, ведь я – никто, со мной так можно…
Как можно было леди Розе Эйдо на своей земле наказать простолюдинку, как заблагорассудится. Никто ничего не скажет. Разве что пожурят – дескать, можно было и позволить себе проявить милосердие, тем более к женщине…
– Что я тебе сделала? – снова развернулась я к ней.
Женщина выплюнула поток брани, а потом, осекшись на полуслове, вдруг разрыдалась, заткнув лицо передником.
– Она припадочная, видите? – снова встрял хозяин.
Да уж, очень похоже на то. Странно, что Мортейны вообще держали такую. Хотя, может, во время войны повредилась в уме? Кто знает, что тут творилось тогда? Я медленно выдохнула. Ярость угасла, оставив гулкую пустоту внутри. Недоумение от незаслуженного оскорбления тоже постепенно стихало, сменяясь усталым безразличием. Кажется, за последние дни мне досталось столько впечатлений, что у разума кончились силы на них реагировать.
– Ты не убийца, – повторил незнакомец. – А смерть – единственная ошибка, которую уже не исправишь.
Мне и в самом деле еще ни разу не приходилось убивать. И сейчас уже не хватит духа. Одно дело – стереть в порошок врага, другое – хладнокровно убить женщину, пусть даже и оскорбившую меня. А сейчас будет именно «хладнокровно»: я все еще рассержена, но уже не взбешена, уже понимаю, что творю. Отец мог помнить оскорбление десятилетиями. А я, видимо, пошла в мамин род – быстро вспыхиваю, быстро остываю…
Я подхватила со скамейки сумку. Шмякнула белобрысого об стену – кухарка мне не ровня, а вот он – да, и нечего было влезать. Хлопнула дверью.
Захочет поквитаться – догонит.
Топот за спиной я услышала, уже выходя за околицу – топот и учащенное дыхание. Потянулась к магии, «оглядываясь» по сторонам – нет, нападать он не собирался.
– Роза, подожди!
Я обернулась.
– Подожди, – повторил он, останавливаясь в двух шагах. – Я хотел извиниться.
Он глубоко вздохнул, переводя дух. Неужели от самого постоялого двора бежал?
– Извини,
