Кстати, тогда уж заодно поправьте – «в течение» пишется через е. А старорежимное «заместо» уж извольте поменять на «вместо». Не в Приказной избе служите. Да, и вот еще что. Если вам вдруг опять непреодолимо захочется размечтаться, – директор оторвался от изучения бумаги и презрительно посмотрел на подчиненного поверх очков, – то тут мое мнение остается неизменным – либо вы повышаете свой культурный уровень до приемлемого и тогда, может быть, заметьте, может быть, я переведу вас в первый класс…
– Либо? – не удержался от вопроса несчастный клерк, кусая губу.
– Либо через мой труп, – жестко резюмировал босс.
Рассольников тогда стоял как школяр на педсовете и глупо улыбался, чтобы только не расплакаться.
Нет, такое не забывается. Впрочем, как и все остальное. Вон взять, к примеру, Петрочинина. Они же с ним вместе пришли сюда из областного хозяйства. А он теперь кто? А он теперь советник уже давно. Нагрудный знак и медаль имеет. Уже и не здоровается почти. А я теперь кто? Правильно – никто, кем был, тем и остался. Секретарь, прости Господи, да и то не первого класса даже. А все почему? А все потому, что для кого-то культуры мне, видите ли, не достает.
Нет, такое не забывается. В общем, много к «их сиятельству» накопилось вопросов у него за эти десять лет. Опять же вот-командировки. Помолчим уже про Вену и Милан. Куда уж нам с нашим свиным-то рылом. Но в конце концов есть же вполне себе приличные внутренние туристические маршруты – есть белые ночи в городе на Неве, бархатный сезон в Сочи, или, в крайнем случае, всесезонное Золотое кольцо. Щас. А Петрочинин тогда на что? Однако если понадобится вдруг комаров покормить, грязь помесить или пропасть еще в каком-нибудь краю, где на дужку унитаза сесть боязно, то вот же он – Рассольников, к вашим услугам. Требуется повесить на кого-то ненормированный рабочий день или отпуск в декабре? Опять – а где тут наш жалкий, безотказный, глупо улыбающийся Рассольников?
Ну почему, почему одним все – милости, чины, награды и отпуск в июле, причем просто так, за здорово живешь, – рассуждал он, обжигаясь горячим кофе, – а другим – «только через труп». Ну чем я хуже? Я тоже, в конце концов, право имею.
Блуждающий, растерянный взгляд Родиона упал на томик Достоевского. Интересно, а смог бы он, Рассольников, тоже – тут его прошиб холодный пот, ладони стали липкими, а в животе мерзко заурчало – доказать свое право? Способен ли он на настоящий, дерзкий поступок? От такой рефлексии Рассольникова сразу же зазнобило.
Остаток дня он ходил сам не свой, все валилось из ватных рук. Даже традиционный субботний интим с супругой не восстановил его душевное равновесие. Да и не вышло никакого интима-то, откровенно говоря. Ведь сейчас вся сердечно-сосудистая система Рассольникова в приоритетном порядке снабжала кровью его мозг, истязаемый только одним вопросом: тварь я дрожащая или право имею?
Стоя в душе, пытаясь избавиться от пронзающего его плоть колючего холода, он время от времени добавлял
