теоретик брака закончил свой путь целомудренным монахом.
Есть и еще один сын, прекрасно понимающий несчастного сына-самоубийцу, – это Клаус Манн. Он пишет некролог Гуго фон Гофмансталю, который на самом деле посвящен скорее Францу фон Гофмансталю. Он так хорошо понимает желание уйти из жизни, когда тебя недостаточно любят. Когда тебя подавляет слава отца: «Он умер, как один из нас, как наш брат. Там, где оступился он, могли оступиться и мы – едва ли мы сильнее его. И поскольку мы продолжаем жить, то мы несем часть ответственности за его смерть; а также за последующую смерть его отца». Какие пугающие слова один сын адресует другому – он признается и в том, что знает, как он мучит своего отца, Томаса Манна, своей демонстративной гомосексуальностью. Почти нет совместных фотографий Томаса и Клауса Маннов – а на тех немногих, где они вместе, мы видим не обычного Клауса-денди в элегантных позах, а зажатого человека с неуверенной улыбкой. Совсем скоро, в том же 1929 году, давление на Клауса Манна увеличивается еще сильнее – его отец получает Нобелевскую премию по литературе. После известия о премии Клаус Манн начинает помимо кокаина принимать морфий, чтобы заглушить свои чувства. Он не едет на церемонию вручения Нобелевской премии в Стокгольм. Отец не пригласил его.
Царит невероятный культ невозмутимости, того, что называется «cool», и когда у кого-то наворачиваются слезы, его сразу начинают убеждать в том, что сердце – всего лишь мышца. А романтизм – всего лишь художественное направление девятнадцатого века. «Все мы были обычными детьми Холодного Мира, хладнокровными ледышками, и большинство понимало, что вскоре нас ждут неприятности», – говорит Лиза Маттиас, многострадальная Лотхен Курта Тухольского. Послевоенные травмы, ужасы холода и темноты привели к тому, что многие мужчины сопротивляются любым сильным чувствам. Вальтер Гропиус в строгих костюмах и с неподвижным взглядом руководит Баухаусом в Веймаре и Дессау, у Макса Бекмана – «Автопортрет в смокинге», Эрнст Юнгер на обложке «В стальных грозах» – в меховом воротнике. Художники «новой вещественности» довели до крайности холодный снобизм по отношению к себе и к другим. Прежнему экспрессионистскому идеалу «аутентичности» теперь противопоставляется искусственность, художники смотрят на свои модели, как врачи: раздевайтесь, пожалуйста, но не раскрывайтесь передо мной.
Отто Дикс, любитель Ницше, называет себя «путешественником на Северный полюс», а Джордж Гросс хвастает своим «ледяным характером». Бертольт Брехт носит жесткую кожаную куртку, пишет «Хрестоматию для жителей городов», в которой требует, чтобы все застыли: «Восхваляйте холод!» Эрнст Юнгер требует «литературы ниже нуля». А что конкретно нужно делать для этого? Курт Морек в своем «Путеводителе по порочному Берлину» рекомендует новые бары на Курфюрстендамм: «Посреди ослепительной чистоты стекла и никеля можно охладиться изнутри с помощью восхитительных американских коктейлей со льдом».
