вопрос заставляет меня замереть, сжимая никелированную ручку.
– С собой заберу…– цежу сквозь зубы.
– Нет…не пойдёт, да и ты пожалеешь, если уйдёшь сейчас.
– Знаешь, Серёга…– я не оборачиваюсь, и мой монолог адресован больше филенчатой двери. – Вспоминая всё то говнище, в которое ты меня неоднократно втягивал, я жалею только об одном. О том, что не уходил вовремя …
– Но ты же не можешь знать того, что бы было, если бы ты всё время уходил. А вдруг ты бы пожалел, что тебя там не было…что в твоей жизни не хватает ярких моментов…что она серая и безвкусная, как перловая каша, что в этой жизни нет друзей, нет Светки…
Я повисаю на ручке, не в силах выйти за дверь и продолжаю общаться именно с ней.
– Скажи мне, Серёжа, а почему у меня слово «друг» ассоциируется со словом «неприятность». Это у всех так?
– Нет не у всех. У меня, например, не так. Ты считаешь, что это я причина всех твоих неприятностей? А я думал, что мы вместе…что мы братья…что все неприятности, равно как и удачи, мы должны делить напополам. Мы дети одной матери, Слава, и наш порок он общий, обусловленный генами.
Я чувствую спиной, как ходит кадык Буратины, как заблестели его глаза.
– Сколько бы я ни скитался, Слава, сколько бы друзей не находил…роднее вас у меня никого нет и не будет. Я думал, что и у тебя, то же самое. Но если ты так не считаешь, можешь идти. Больше я не доставлю тебе неприятностей.
А вот сейчас я готов биться об заклад, что по его щекам побежали ручейки. Кстати, я тоже немного потёк, и даже пару раз шмыгнул носом.
– Иди, Слава! Обещаю, что не буду втягивать Светку и парней. Операция отменяется…
Я оборачиваюсь. Мы оба мокрые и заплаканные, как сопливые детишки.
– Ладно, брат, забудь! – я утыкаюсь головой в его пухлую почти женскую грудь. – Давай уже показывай…
Медвежьи лапы обхватывают меня, крепко прижимают к груди. В нос бьёт запах пота, табака, Армани. За этими запахами еле уловимые, родные, хозяйственного мыла, общаги, школьной столовки, зубного порошка и дешёвого дезодоранта.
Вытерев о красный шёлк распустившиеся сопли, я пытаюсь отстраниться, упираясь руками в его плечи.
– Серёга, ты знаешь, что после сорока лет, двадцать процентов мужиков меняют ориентацию. С такими обнимашками, мы можем легко перейти грань.
– В Америке это в порядке вещей…– бурчит он.
– Эй ну-ка брэйк – я отталкиваю его подальше. – Мы не за этим туда едем.
– Так всё-таки едем?!
– Показывай, что там у тебя!
***
Буратина сгибает левую руку в локте и подносит запястье с часами к самому моему носу.
На большом круглом циферблате, вместо электронных цифр, я вижу самую настоящую живую картинку. Маленькая квадратная комнатёнка, крохотный круглый столик, за которым сидят несколько, то ли блошек, то ли людишек. Ещё несколько блошек суетятся рядом. Всё увиденное походит на панораму, просматриваемую, через окуляр микроскопа.
«Берём
