ри.
После сокрушительного поражения египетской и сирийской армии, бегства советских советников и их семей без нажитого добра, возврата кораблей со снабжением и вооружением и отмены высадки уже находившегося на кораблях советского десанта, в СССР поднялась очередная, самая большая после Сталина, волна антисемитизма. Пока эта волна дошла до Киева, наступил 1974 год. Я ее сначала не заметил – ну только пришлось таким как я писать внеочередную анкету в первый отдел. Организованные или опытные люди сохраняли все анкеты, начиная с самых первых, но я к таким не принадлежал.
Но все же меня достали. И чем дальше укреплялся «развитый социализм», тем больше рос государственный антисемитизм и его воздействие, в том числе и на меня. Насколько я помню, я вообще об этом как – то не думал. Принимал ограничения как данность. Работать, хоть и не по главным проектам института, было можно. В начальники я не рвался, давно понял, что подчиненным начальников моего начальникаК5 я быть не хочу. И не могу, в силу действующих на Украине до конца советской власти ограничений.
Больше угнетал прогрессирующий брежневский застой. Главная мудрость эпохи выражалась тезисом: «Никогда не упускай возможность промолчать», что Галичем формулировалось как: «Промолчи – попадешь в первачи! Промолчи, промолчи, промолчи!» Это было для меня недоступно, так что жаловаться было не на кого.
Должен извиниться перед читателями четвертой книги, которые помнят содержание предыдущих. Решил не отсылать их к ним по каждому поводу, а коротко излагать суть написанного ранее, если это имеет значение в контексте или хочется повторить удачное выражение или эпизод.
Общеизвестные гарики, и парафразы из них, если они не в эпиграфах, не всегда имеют ссылки на имя Игоря Губермана. Хотя, вообще говоря, известное известно немногим.
Предисловие к книге четвертой
То вже, мабуть, отак я і умру,
а діло справжнє так і не сподвигну.
Бо хоч горілку рідко в рот беру,
останню книгу написать не встигну[1].
Одна из главных претензий читателей – коллег к книге третьей о ящике была в том, что я, проведший лучшие производительные годы в нем, не высказываю если не преданности ему, то верности и признательности судьбе за годы, проведенные в нем и людям, с которыми я работал.
События на Украине после развала СССР привели к аберрации взглядов у многих успешных людей, награжденных за свою работу в ящике во времена Союза. Они отторгли и постарались забыть все связанное с ящиком. Встречаются и те, у кого всегда все было хорошо, как бы на самом деле оно ни было. Возникает потребность в объективизации частного мнения отдельного человека. Даже если оно такое субъективное, как у меня.
По работе мне приходилось иметь дело с различными фирмами. Иногда эти контакты позволяли понять структуру управления и взаимодействия в фирме, ее атмосферу и взаимоотношения в ней. Так что мне было с чем сравнивать наш ящик. Кроме того, поспудно сказался и последующий западный опыт.
Еще одной стороной был образовательный бэкграунд. Большинство моих коллег были выпускниками КПИ, значительная часть из них заканчивала кафедру электроакустики профессора Карновского. Сотрудничество с кафедрой и ее влияние (как и кафедры профессора Воллернера) сильно ощущалось в жизни отдела и института.
Мне же довелось учиться в Ленинграде у профессора (позже членкора) Лурье [Рог15] и, хотя это была другая научная область, невольно возникали сопоставления, может быть и неправомерные.
Кроме Ленинграда и Киева, мне пришлось вместе с родителями жить и в других регионах: Вологодчине, Татарии, Башкирии. Это тоже добавляло различий в восприятии жизни, в отличие от тех, кто сформировался в школьные или институтские годы в Киеве и продолжал жить в нем.
Так что разность восприятия жизни, в том числе производственной, была объяснима. Ну и конечно, личные особенности, которые проявляются в описании событий и выявляют автора, часто не в выгодном для него свете. Мой опыт индивидуален, хотя как всякий личный опыт он отражает более широкие и разветвленные процессы, а не только мой жизненнный путь.
Как нелегко в один присест,
колеблясь, даже, если прав,
свою судьбу – туманный текст —
прочесть, нигде не переврав.
После защиты кандидатской
Я душевно вполне здоров,
Но шалею, поймав удачу;
Из наломанных мною дров
Мог легко бы построить дачу
И. Губерман
Казалось бы, после защиты диссертации
Парафраз из «Маруси Чурай» Лины Костенко
