следующий день она тоже не выходила. Ночью, когда все уже спали, мне показалась, что кто-то ходит в коридоре, скрипит какая-то дверь или половицы, что-то шуршит. Я не стала выходить смотреть – это было бы неудобно. К утру всё затихло.
Утром я пошла стучаться к ней в дверь – никто не открыл. Наверное, спит, если это она ночью ходила. Днём она тоже не открывала, вечером не вышла посидеть на сундуке. Соседи тоже заметили неладное. Мы долго стучали, звали её, потом решили ломать дверь. Моё предчувствие подтвердилось – она умерла. Нет, она не покончила с собой и не умерла от какой-то болезни, я бы сказала, что она просто не пережила того, что с ней произошло.
Тихо и незаметно жила и так же тихо ушла.
Когда прошло сорок дней, я помянула её и вышла поздним вечером посидеть на зелёный сундук. В тот вечер я впервые заметила, что замка на нём уже нет. Я осторожно приоткрыла его – он был пустой, видимо, перед смертью она уничтожила все чертежи, которые там хранила, ведь они были засекреченные… На дне пустого сундука лежала помятая пачка с одной папиросой, может быть, она оставила, чтоб я выкурила её в память о наших вечерах на зелёном сундуке.
Белое сияние
Машина мчалась по пустынному шоссе. В окнах мелькал одинаковый зимний пейзаж с застывшими в инее деревьями и огромными сугробами. На правом сидении сидела большая добрая собака и улыбалась по-собачьи, свесив набок большой розовый язык. Почему-то ни одна радиостанция не ловилась, но было хорошо и так, просто нестись с огромной скоростью, слушать ровный рёв мотора и шуршание колёс по снегу. Кажется, никогда не было так свободно и хорошо, или, возможно, когда-то было, но так давно, что уже и не вспомнить.
Куда вела эта дорога, она не знала, и откуда ехала, тоже не могла вспомнить. Но это, как ни странно, нисколько не напрягало, а даже, наоборот, придавало поездке больший кураж. Собака вела себя спокойно, периодически преданно поглядывая в её сторону. Время словно остановилось, застыло вместе с зимним пейзажем. И если бы не мелькающие деревья, можно было подумать, что машина стоит на месте. В зеркалах отражалось солнце, немного слепило, но это было даже приятно – ведь солнце так редко и так недолго бывало последнее время.
Она попыталась прибавить скорость, но с удивлением заметила, что всё в этой машине было как на автопилоте, самой управлять было нельзя. «Надо же, как удивительно, – подумала она, – я за рулём, а от меня ничего не зависит, хотя есть и руль, и педали, и коробка передач!» Впрочем, и так хорошо, ни попутных, ни встречных машин нет, даже знаки не встречаются на пути!
Солнце впереди стало слепить ещё сильнее, превращаясь в белое сияние.
Больничная палата казалась чудовищно унылой. Зеленоватые стены наводили тоску, резкие запахи вызывали тошноту. Вдобавок ко всему было холодно, и всё тело болело. Вокруг ходили люди в белых халатах с неприятно-равнодушными лицами. Меня подняли на руки и куда-то понесли. Я стала истошно орать, чтоб меня оставили в покое, но вместо слов получался пронзительный
