разжать пальцев спасенного.
Несколько минут лежал он без движения, окутанный водорослями и облепленный зловонной тиной, скрывавшей черты его лица. Потом изо рта, из носа, из ушей у него хлынула вода.
– Сумка! Где моя сумка? – простонал он и не успокоился до тех пор, пока не нащупал на боку сумку. Тогда он стряхнул с себя водоросли и полой халата вытер тину с лица. И Ходжа Насреддин отшатнулся: настолько безобразно было это лицо с плоским перешибленным носом и вывернутыми ноздрями, с бельмом на правом глазу. Вдобавок он был еще и горбат.
– Кто мой спаситель? – спросил он скрипучим голосом, обводя столпившихся людей своим единственным оком.
– Вот он! – загудели все, выталкивая вперед Ходжу Насреддина.
– Подойди сюда, я вознагражу тебя. – Спасенный запустил руку в свою сумку, где еще хлюпала вода, и достал горсть мокрого серебра. – Впрочем, в том, что ты меня вытащил, нет ничего особенного и удивительного, я, пожалуй, и сам бы выплыл, – продолжал он сварливым голосом.
Пока он говорил, горсть его – от слабости ли, а может быть, и по другой причине – постепенно разжималась, и деньги с тихим звоном текли сквозь пальцы обратно в сумку. Наконец, в руке осталась одна монета – полтаньга; он со вздохом протянул монету Ходже Насреддину:
– Вот тебе деньги. Пойди на базар и купи миску плова.
– Здесь не хватит на миску плова, – сказал Ходжа Насреддин.
– Ничего, ничего. А ты возьми плов без мяса.
– Теперь вам понятно, – обратился Ходжа Насреддин к остальным, – что я спасал его действительно в полном соответствии с его характером.
Он направился к своему ишаку.
На пути остановил его человек – высокий, тощий, жилистый, угрюмого и неприветливого вида, с руками, черными от угля и копоти, с кузнечными клещами за поясом.
– Что тебе, кузнец? – спросил Ходжа Насреддин.
– Знаешь ли ты, – ответил кузнец, смерив Ходжу Насреддина с ног до головы недобрым взглядом, – знаешь ли ты, кого спас в самую последнюю минуту, после которой его никто бы уже не спас? И знаешь ли ты, сколько слез прольется теперь из-за твоего поступка и сколько людей потеряют свои дома, поля и виноградники и пойдут на невольничий рынок, а потом – в цепях – по Большой Хивинской дороге?
Ходжа Насреддин воззрился на него с удивлением:
– Я не понимаю тебя, кузнец! Разве достойно человека и мусульманина пройти мимо тонущего, не протянув ему руку помощи?
– Что же, по-твоему, надо спасать от гибели всех ядовитых змей, всех гиен и каждую ехидну? – воскликнул кузнец и вдруг, сообразив что-то, добавил: – Да здешний ли ты?
– Нет! Я приехал издалека.
– Значит, ты не знаешь, что спасенный тобой человек – злодей и кровопийца, и каждый третий человек в Бухаре стонет и плачет из-за него!
Страшная догадка мелькнула в голове
