в дом приходили наши с братом приятели, они сидели на шведской стенке, забравшись под самый потолок. Слезали лишь тогда, когда я закрывал Цезаря в другой комнате. Вот такой был пес. Тем не менее между нами существовала необыкновенная, очень тесная связь.
Как-то я лежал ранним утром в том самом пионерском лагере, о котором уже рассказывал. Я пребывал в этом своем особом состоянии. И вдруг увидел, как дверь палаты открылась и в нее вбежал Цезарь. Наша встреча напоминала сцену из художественного фильма: пространство, залитое солнечным светом, мой Цезарь бросается ко мне, скулит, лижет мое лицо, по которому бегут слезы, я чувствую его тепло, глажу его, плачу от счастья. Спрашиваю его:
– Как же ты сюда попал? Как нашел меня? Ведь ты же так далеко…
Все это было настолько реально, что я отчетливо чувствовал его запах! И тут я пришел в себя и понял, что лежу все в той же палате, рядом со мной спят дети. Я сажусь в кровати и понимаю, что Цезарь умер.
На следующий день меня приехала навестить мама. Говорит:
– Максим, тебе тетя подарила футболку – ту, которую ты хотел.
Ну, а я всегда был шмоточником. И давно мечтал об этой футболке с мотоциклистами из «Березки», прямо слюной исходил, когда ее видел.
Спрашиваю:
– А почему она мне ее вдруг подарила? Мама, что-то с Цезарем случилось?
А она молчит… Мама долго мне ничего не говорила, не могла. А я умолял ее признаться. Мне кажется, что в этот день я начал отдаляться от нее.
Выяснилось, что Цезарь попал под машину, когда с ним гулял отец. Отец закуривал, а Цезарь увидел собаку на противоположной стороне улицы и рванул за ней. И произошло то, что произошло. Вот тогда у меня впервые возникло чувство ненависти к отцу. Я считал его виновным в смерти моей собаки. Забегая вперед, скажу, что мне потребовалось много лет, чтобы как-то принять отца. Слишком уж много между нами было противоречий. Это была очень непростая душевная работа – лишь этой осенью, в свои 43 года, я смог инициировать наше общение.
А тогда… Они хотели отвлечь меня этой самой футболкой из «Березки», которую, кстати, потом зажевала стиральная машина. Но не тут-то было! У меня случился настоящий припадок, приступ ярости: я разбил все, что мог разбить в нашей палате, вырвал все провода, крушил все, что попадалось под руку. Потом меня упекли в изолятор, где долго отпаивали чем-то успокоительным.
Сейчас я понимаю, что каждая смерть собаки стала для меня моментом взросления. Мне никогда не было особенно хорошо с людьми. А вот с собаками – было. Их я по-настоящему любил.
Тогда, в детстве, анализируя то, что происходит с моими животными, я пришел к выводу, что нам никто не принадлежит, мы не властны ни над чьей жизнью, судьбой. Все это находится в чьих-то руках – и отнюдь не в наших. Осталось только разобраться, в чьих.
Я задавал себе вопрос: «Почему все мои животные умирают так рано?» И понял, что дело, возможно, в том, что я очень агрессивен, я ненавижу людей, презираю их. Может, я уже перешел на сторону зла?
Я заинтересовался
