тихо говорю я.
– А теперь иди и пиши очерк. И не надо лезть туда, куда не просят.
Я иду и пишу. Нет, пытаюсь писать. Выжимаю из себя импульс, который заставляет рождать мысль, чтобы я перенесла ее на вордовскую страницу. Меня трясет от неясных и неприятных чувств. Что происходит?
– Галя, зайди ко мне.
Повелевающий моим жалким организмом голос отрывает меня от мысленных ощупываний извечных вопросов «зачем» да «почему». Слава богу, что успела дописать, вычитать и распечатать текст. Начальница будто в магическом шаре узрела все, что со мной происходило и без уточнений того, закончила ли я, просто скомандовала:
– Дай мне текст.
«Доработка» очерка происходит по той же схеме, которую я описывала ранее. Унизительные риторические вопросы, указывающие на мою профнепригодность, перестановка слов, слишком громкий тон. У меня ощущение, что я сплю. Это нормально, что человека так юзают, как сантехнический ершик, зная, какую он получает зарплату? Я сюда пришла служить высоким идеям, а мне дают понять, что таким здесь не место. Мне остановиться и уйти? И что я буду отвечать на подколки знакомых о том, почему так ненадолго меня хватило?
Может, спросить у начальницы напрямую, чего она хочет от меня добиться такими методами? Нет, не спрошу. Я слишком ее боюсь. Боюсь, что она действительно велит мне пойти прочь. И что тогда мне делать? Шла к мечте, добрый дядя генерал пожалел и помог, чуть в сени запустил, чтоб босая на улице не мерзла. А злая тетя полковник выгнала обратно. Это итог всех моих усилий? Мне, ко всему прочему, двадцать семь лет. На службу в полицию принимают до тридцати пяти. Если я уйду, убегу от трудностей, позволю себя выгнать, второго шанса у меня, скорее всего, уже не будет. Значит, стоит терпеть дальше?
– В какой день и в какое время бабушка и ее родственники готовы встречать нашу делегацию? – вопрос начальницы настолько неожиданный, что я даже вздрогнула.
– Разрешите уточнить у них, тогда доложу, – тихо отвечаю я. Вместо того, что спросить у нее: «Уважаемая, если вы все-таки поняли, насколько ценно то, что благодаря мне стало известно, что бабуля бы не явилась к нафуфыренной публике, может, надо извиниться за свою грубость?».
В другом месте я бы именно так и поступила. Потому что в других местах меня не удивляли никакие проявления человеческой низости. Если где-то происходили хамские выпады или прочая несправедливость в мою сторону, я давала адекватный отпор. А здесь я просто не ждала ничего подобного. И каждый раз, когда это происходит, у меня ощущение, что я сплю, и мне надо просто дождаться рассвета, чтоб петух закукарекал и прогнал нечистую силу.
К слову, по начальнице было видно, что она нисколько не раскаивается и не сомневается в своей правоте. Наверное, у нее было ощущение, что, наоборот, мало чертей она мне всыпала за то, что я полезла туда, куда она не велела мне вмешиваться. Поэтому она продолжила свою стратегию…
Как раз в те дни в городе случился
