среди наших парней он был знаменитым. Бэсан тем временем отбросил меня мощным хуком на камни и, пытаясь одновременно удержать равновесие, пинал меня, качаясь и наступая на мои конечности. Олли подобрался поближе, начал было раскручивать пращу, но передумал: мало ли силы не рассчитает и прибьет этого монстра насмерть. Взял камень в руку и от всей души бросил в голову Бэсана. Тот даже мяукнуть не успел, повалился, как подрубленный камыш. Лишь бы только назавтра не помнил ничего, а то поймает, гад, мало не покажется.
Словом, такие вот подвиги из засады, на живца. Действительно достойно памяти в веках…
Слагает руны, Олли, вне всяких сомнений, замечательно, но внезапно пробудился к жизни мой желудок и на все голоса стал напоминать о себе.
– Слушай, герой, а не найдется ли у тебя здесь что–нибудь перекусить? Я сегодня вообще не емши… Нет–нет, ты не подумай чего, все ты проделал самым правильным образом, если бы не ты, не знаю, что случилось бы дальше… А мне надо еще сегодня кое-что разузнать, а с раннего утра возвращаться к Охвену.
– Да поесть–то, конечно, найдем, – после некоторой паузы сказал Олли. – Но ты вот, как певец певцу, скажи: получилась ли руна, или нет? Только учти, отрицательное мнение меня не интересует.
– Мне понравилось, без всяких льстивых слов. Да ты и сам прекрасно понимаешь, что у тебя все неплохо получается, особенно про «закат жизни, когда годы берут свое».
– Ну, это все образно. Значит, тебе понравилось. А, хорошо.
С этими словами он полез обратно в свою шаткую берлогу и вытащил кусок подсоленной рыбы и кувшин квасу.
Шевелить челюстями было больно, да и несколько неудобно из–за зеленой корки подсохшего тинно–лягушечьего бальзама. Тем не менее, еда оказалась на диво вкусна, давненько не едал уже подобных яств – целые сутки.
– Кстати, чем ты меня таким поливал, когда я полубезумно пытался двигаться? Вроде воды с собой ты не нес? Или это была не вода? Или ты облил меня тем, чем обычно костры тушат?!
Олли озадаченно посмотрел на меня, потом его глаза стали сходиться к переносице. Потом он слегка хлопнул себя ладонью по виску, глаза моментально разбежались. Потом он надул щеки, отчего стал похожим на сову, так как нос его утончился, побелел и хищно изогнулся. Потом он как бы лопнул, словно порванный надутый мех и захохотал. Смеялся он крайне заразительно, закатив очи и отмахиваясь, как от ленивой мошкары, рукой. Мне тоже стало смешно, но как–то не очень.
Наконец, Олли прекратил махать рукой, похлопал меня по плечу и, сдавливая смешки, произнес:
– Да водой я тебя облил, не переживай, водой! Несколько не родниковой, но ты уж не обессудь! Снял свою любимую шапку, – и он стащил с самой макушки крохотный кожаный колпак и помахал им перед самым моим носом. – Зачерпнул из ближайшей лужи и облил тебя. А ты подумал!.. – он опять захохотал.
– Кстати, если бы я тебя тушил, как костер, то ты бы ощутил теплоту моего тела, а не холод земли. Понял, башка твоя зеленая?
– Понял, понял…
Мы
