отец?
– Ма сказала, он встал еще раньше. Ушел за рыбой.
– А, ясно. Значит, встретимся у речки.
– Да – Калеб вновь зевает.
Энтузиазма в нем мало.
Брат не любит рыбу, но добыть мясо везет не каждый день. Хорошо, хоть речка рядом, а то бы вообще голодали.
– Давай – Калеб вновь задиристо толкает меня к порогу.
На этот раз уже без какой-либо причины, за что и получает локтем в бок:
– Не задирайся – предупреждаю – пока что я выше тебя, так что угомонись.
– Ага – закатывает глаза – но еще год-другой, и я стану выше тебя. Отец говорит, я пошел ростом в него, а ты нет.
– И прекрасно – хмыкаю – очень надо быть шпалой.
– Сама ты шпала – тут же оскорбляется.
Забрав у мамы ведра (которые были тут еще до нас – папа просветил нас, что это пластик), мы с Калебом выходим на улицу.
Солнце уже слепит глаза, но напекает не так, как месяцем ранее.
– Идем – теперь уже толкаю брата я и он показывает мне язык.
Забредая на протоптанную в траве тропинку, мы отправляемся к реке за водой. Там же и умоемся. Брат, скорее всего, опять постирает там свою одежду. Он это делает всякий раз, несмотря на то – грязная она или нет.
В этот раз, наверное, получит от отца, если улов не очень.
Папа всегда норовит спихнуть свою неудачу на кого-нибудь другого. Если Калеб попадёт не на то время – то ему обязательно вменят, что это он своим «полосканием» распугал всю рыбу.
* * *
Мы бредем по тропе, отталкивая слишком высокую траву, которая щекочет ноги. Калеб то и дело сонно зевает, потому его ведро болтается из руки в руку.
– Иди нормально – пресекаю его.
За пределами дома нет места рассеянности.
Он это знает, как и все мы.
Только пренебрегает гораздо чаще.
Именно поэтому даже в свои одиннадцать его не отпускают одного за пределы четырех стен и, подозреваю, так будет до тех пор, пока он не наберется ума.
Что касается смекалки и даже ответственности – Калебу нет равных. И встанет раньше всех, и к добычи относится со всей серьёзностью. Приказы отца знает лучше «отче наш».
Однако, даже несмотря на то, что пережили все мы тогда, Калеб продолжает бунтовать.
Он не верит, что мир был иным.
Но порой мне кажется, что он не просто не верит – а хочет поверить. Его так и тянет куда-нибудь за пределы леса. Куда-нибудь поближе к городам, к руинам Старого мира. Он считает, что если не видит опасности – значит ее нет.
Хотя сам столкнулся с ней однажды нос к носу.
Он, наверное, считает это мужской храбростью.
На деле же – это просто безрассудство.
– Прекрати – обрываю его уже жестче, когда ведро вновь оказывается в другой руке.
– Отстань – огрызается.
– Отцу расскажу.
Действует.
Отец
