сейчас не о том совсем. Вроде у древних были такие авиетки, называемые самыми-летами… нет, само…
– Самолет, – сказал я. – Самолеты, так они назывались. Меня этому учили.
– Кто учил? – удивился Чак. – Правильно говоришь – самолеты. Откедова это слово знаешь?
Я пожал плечами, проверяя, хорошо ли почистил втулку.
– Учитель мой. То есть я так думаю… управителя ведь в детстве должны были обучать? Должны. Ты не слышал такое имя: Орест?
Чак покачал головой.
– Откуда ты его взял?
– Всплыло в голове, уже когда из ущелья сбежали. А еще пару раз вспоминался такой старик худой. Может, это он и есть? Короче, я всякие слова старые иногда вспоминаю: термоплан, самолет, автобус. И мне кажется, что им меня выучили в детстве, ну как будущего управителя.
– Так ты ж не управитель вроде как?
– В том-то и дело: иногда мне кажется, что нет, а иногда…
– Ладно, я ж не о том. А, тощие, пошли прочь отсюда!
К автобусу выскочили несколько облезлых песчаных шакалов, дикие глаза их горели злобой, из розовых пастей летела слюна. Заливаясь лаем, шакалы метнулись к машине сбоку, и Чак крутанул руль им навстречу. «Каботажник» накренился, вильнул, под бортом раздался визг, потом еще более злобный лай.
– Я думал, их панцирники давно всех перегрызли, – проворчал Чак, добавляя газу. – Но между скал еще живут. Так, про что я? Да, у людей до Погибели были такие большие железные авиетки, самолеты то бишь. Но им для взлета и посадки нужны были длинные полосы ровные, ну чтоб разбег взять или затормозить, наоборот. В любом месте такую полосу не сделаешь, потому для самолетов строили…
– Аэродромы, – кивнул я. – Так их называли.
– Да что ж ты перебиваешь меня всю дорогу?! – обозлился Чак. – Помолчи уже, дай до конца обсказать! Правильно, аэродромы! И вот Херсон-Град – он не на месте бывшего города, который до Погибели Херсоном назывался, нет – он стоит на месте такого вот аэродрома. Большущего, там тех самолетов… ну, много. Вернее, останков их. Папаша твой покойный продал все оружейникам харьковским, тем люминий был нужен. Так вот, в центре, стало быть, вышка высокая, башня то бишь, под ней постройки всяческие, вокруг аэродром, а дальше домишки. Вот та башня и есть Большой дом, где управила херсонский со своими приспешниками обретается. Живет он вообще-то с податей, которые ему купцы платят за то, чтобы в Херсон-Граде торговать, ну и еще там мастерских много. На краю – беднота, воры, побродяжки всякие, их при Альбе Кровавом много стало. Еще гаражи там. Гостиницы в шатрах. Ну и много лавок старьевщиков.
– Старьевщиков? – переспросил я.
– Ну да, ну да. Это такие людищи, которые по развалинам шастают, по всяким захоронениям древним, могильникам и старые разные вещи ищут с риском для, понимаешь ли, жизни. Технику всякую древнюю, приборчики, механизмы.
– Самолеты, – повторил я раздумчиво, кладя втулку на лавку. – Самолеты… и у них есть крылья.
– Чё
