мент, Макс! Я же знаю, как ты к ним относишься, – вздохнула Маша, забиваясь в угол своей кровати. – Станешь ты его ждать часами, да?
– Почему часами?
– Да потому что он и сам не знает, когда уйдет, когда вернется. Работа у него такая ненормальная.
– Ненормированная, Маш, а не ненормальная, – поправил ее со смешком Макс. – Ладно тебе, не переживай за нас. Если не застану, я ему записку оставлю в двери.
– Правда?
Маша растерянно поморгала.
Надо же, как просто! А она и думать не могла, что выход из поганого положения, в которое ее вогнали отчим Фенечка с мамашей, может быть так незамысловат. Всего и делов: передать послание через Макса и назначить отцу встречу возле их дома у подъезда в какое-нибудь удобное для него время. Как установить это самое время? Так снова через Макса.
– Слушай, Максик, – зашептала она, косясь на дверь, за которой точно кто-то ее подслушивал, – давай завтра встретимся, я передам записку для отца, потом ты мне передашь от него и…
– Ты не тарахти, не тарахти. Давай все по порядку.
Макс рассмеялся, очень довольный своей сообразительностью.
Вот и нашелся способ ее утешить, и обнимать не пришлось, и с поцелуями лезть. Голос у подружки сразу повеселел. Плакать она перестала. А если он еще все сделает так, как она хочет, то вообще жизнь у нее наладится. А вместе с ней и у Макса. Машка, она ведь когда веселая, на такие хохмы способна, что месяц вспоминать станешь.
– Где встречаемся, Маш?
– Давай завтра возле моего подъезда часов в девять утра, – попросила Маша.
– В девять? Так рано?! Я к обеду только проснусь!
– Позже нельзя. Позже Фенечка с работы приползает. И мамаша его к нам является. Раньше мать дома. Она к девяти на работу уходит. У нас с тобой и есть минут двадцать. Так как, проснешься?
– Ладно, чего же с тобой поделаешь! – вздохнул Макс. – Завтра в девять возле твоего подъезда. Смотри не опаздывай!
Он сам опоздал на десять минут. Маша уже начала нервничать, без конца посматривая на дешевые пластмассовые часики на левом запястье. Это отец ей дарил на десять лет. Мать тогда еще, помнится, орала на него. Считала, что ни к чему ей в таком возрасте на часы без конца таращиться да перемены в школе ждать. Он все равно настоял, и Маша часы в школу носила.
– Машка, прости, еле поднялся.
Волтузя дворовую пыль, Макс подлетел к ней, тараща заспанные карие глазищи, в расстегнутой до пупка рубашке, в разных носках, сланцах и шортах ниже колена.
– Чего носки-то разные? – улыбнулась она, подходя к скамейке возле подъезда и усаживаясь на нее.
– Какие они разные? Что один черный, что второй.
– Так на одном галочка красная, а на втором надпись белыми нитками. Эх, ты! – Она потрепала его по всклокоченной макушке. – Ладно, хорошо что хоть вообще пришел. На вот, держи письмо отцу. Передай лично в руки! Если не застанешь, то лучше еще раз
