и неправдоподобно. Будто ты мне тут собрался рассказывать сказки. Ну ладно.
Взяла чашку, напряженно в нее заглянула, обнаружив отсутствие содержимого, и просительно протянула ему.
– Как обычно?
– Да. С сахаром.
– Я пообещал тут тебе разговор, а сам не знаю, с чего начать.
– Тогда как обычно – с меня.
Она благодарно приняла из его рук большую чашку чая с молоком, полоснула по собеседнику оценивающим взглядом и погрузилась в процесс размешивания сахара, все так же упорно пряча глаза.
– Скромная наша. Ты ведь считаешь, что любишь меня? И давно?
– Всегда, сколько я тебя знаю. И не думаю, это очень глупый процесс – думать о чувствах. Просто знаю.
Гуло не стал садиться, подошел к окну.
Погода была обычной для северной столицы: серость, промозглый ветер с моря, моросящий дождь. Прохожие на улице, бредущие мимо окна, под зонтами уворачивались от холодных порывов морского ветра.
«Черемуховые шторма» – чисто питерское явление.
– А Лешка? Его ты как: «думаешь» или «знаешь»?
– Он мой друг. Как и твой, я надеюсь. – Она снова побледнела и начала кусать губы.
Ее губы, тонкие, четко очерченные, никогда не вызывали у Лера никаких мужских чувств. Как и вся эта женщина, ставшая вдруг невероятно чужой и враждебной.
– То есть ты, будучи в трезвом уме и рассудке, почти пятнадцать лет спишь с нашим общим другом, зная, что любишь меня?
Ему приходилось сейчас быть жестким. Разговор это случился очень не вовремя, некстати, но был неизбежен. Иначе они рисковали сломать еще одну жизнь. Еще даже не начатую.
– Да. Он отличный муж, надежный, добрый, щедрый, верный. Но люблю я тебя. Всегда любила, ты же знаешь.
– А теперь вот послушай меня, золотая рыбка, – он резко подошел к ней, всей своей могучей фигурой навис сверху, будто закрывая ей мир, – не меня ты «всегда любила», а придуманного Валерия Дивина. Не зная меня совершенно. Фантазерка. А знаешь, почему и зачем? В твоем представлении я был свободен. Инстинкт охотницы: бегает мимо олень и ничей, это как же так можно? Надо брать. Разве не так, не похоже? Я хорошо тебя знаю, живую, не выдуманную, без легенд и фантазий.
– Может быть, ты и прав, – внезапно она согласилась, очень сильно его удивив, – но это вообще ничего не меняет.
– Меняет, золотце. Ведь я не свободен.
Лер сел на корточки у Надиных ног и заглянул ей в глаза, поймав, наконец-то мятущийся взгляд, теперь полный сомнений.
– Да, ты же служишь, клятвы эти ваши… я знаю. Мы все принадлежим своей работе…
– Ты не поняла, Надь. Я всю жизнь преданно люблю одну женщину. Готов быть ее тенью. Всю свою вечную жизнь носить на руках, молча и преданно заглядывая в глаза ей лишь одной, как собака. И больше никто мне не нужен. У тебя просто не было шансов, совсем никогда, невозможно.
– Кто она?
Очень
