библиографическая редкость.
– Тысяча восемьсот двадцать пять рублей!.. – повторил Николаев.
– Да ведь вы же сами, – остановил его Орест, – изволили сказать мне, чтобы я не стеснялся в деньгах, если нужно!
– Ну, хорошо… ну, я думал… ну, все сто рублей… но такую сумму доплатить…
– Да кто вам говорит, гидальго, что ее надо платить?
– А как же иначе? Я хочу вернуть этот молитвенник, во что бы то ни стало.
– И вернете!
– Каким же это образом?
– Гениальность Беспалова, – Орест поставил обе ноги на подоконник, обхватил его руками, оперся подбородком о колени и пристально посмотрел на Сашу Николаича, после чего произнес: – Сегодня на аукционе торг, и на нем догнали цену молитвенника до тысячи восьмисот рублей с лишним… Я внес в счет этой суммы сто рублей, а остальные деньги вносить вовсе не буду… тогда молитвенник поступит в переторжку, на которую я явлюсь, а конкурент мой, вероятно, не появится, и на переторжке молитвенник останется за мной рубля за два, три… Ведь книга – не водка, и таких любителей, которые платили бы за нее большие деньги, можно встретить не каждый день… Таким образом, вся операция будет нам стоить сто три или сто четыре рубля… Поняли теперь?
– Да, теперь понял.
– Ну, еще бы, когда я так отлично растолковал!.. Ну, а теперь, гидальго, до свидания, я направляюсь отоспаться, по обыкновению, к родителю своему, титулярному советнику Беспалову, ибо вполне сознаю, что в моем настоящем виде я в порядочный дом не приемлем.
– Ну уж так и быть! – усмехнулся Саша Николаич, – пройдите в вашу комнату потихоньку и выспитесь там!
Орест спрыгнул с подоконника, пошатнулся, но выпрямился все-таки во весь свой рост и произнес:
– Орест Беспалов не унизится до снисхождения… В милостях не нуждаюсь и поэтому удаляюсь под родительский кров… будьте здоровы…
Он снял картуз, раскланялся и исчез.
В это время в кабинет входила маленького роста старушка с высокой прической и лицом маркизы.
Саша Николаич обернулся к ней и спросил:
– Вы ко мне, маман?.. Отчего же вы не послали за мной, а беспокоились сами?
– Ах, мой миленький, – быстро заговорила она, – ну, какое же тут беспокойство?.. И потом, знаешь, я пришла просто посидеть у тебя… тут прохладнее!.. Я очень люблю тут у тебя… А месье Орест, кажется, опять нездоров? – ска зала она, указав на окно, с которого исчез Орест Бес палов.
Она никогда не называла его иначе, как «месье Орест», и слово «пьян» почитала неприличным настолько, что говорила вместо него «нездоров».
– Он уверяет, маман, что в нем «два угодья»! – улыбнулся Саша Николаич.
– Это, должно быть, милый, очень остроумно, только я не понимаю! – добродушно ответила старушка. – Какие два угодья?
– А по пословице: «пьян да умен, два угодья в нем!»
– Ах эти пословицы, я всегда их путаю!.. Но все-таки, что за охота тебе, мой друг, держать при себе этого человека?
– Ну,
