ребенка. Часто я так увлекалась, что забывала о времени, и возвращалась домой уже затемно, чем доставляла немало беспокойства родителям. Отец шумел и пытался наказывать меня, не пуская гулять, но мама быстро отходила и выпрашивала для меня прощение. Но так как через некоторое время все повторялось сначала, на меня вскоре махнули рукой, деревня была довольно далеко от дороги, и появление бродяг было маловероятно. Да и я вскоре перестала злоупотреблять доверием родителей и старалась возвращаться домой до темноты. К тому же в сумерках на развалинах жутковато, с годами я стала это ощущать острее. А потом музыка заняла все мое время, я училась играть на скрипке, много занималась дома, с мамой, у меня появилась мечта поступить в консерваторию в столице. Музыка заполнила собой все свободное пространство, слушая ее, я уносилась в мечтах необозримо далеко, она завораживала меня, даря ощущение свободы и наполненности существования. И, конечно, времени бегать по полям как раньше, у меня уже не оставалось. Теперь я грезила наяву, и грезы мои не были так конкретны, как раньше, они были расплывчаты и туманны, оставляя чувство тоски и грусти по чему – то неизведанному. Я знала только одно – я хочу заниматься музыкой и это мое призвание.
Вскоре я благополучно окончила школу и собиралась поехать поступать в Берлин, в консерваторию. О другой карьере я даже и не думала, и не представляла, что будет, если я не поступлю. Родители благословили меня, всплакнули немного, но отговаривать не стали. Мама даже гордилась, что я пошла по ее стопам.
И вот я, полная самых радужных надежд, купила билет на поезд и в определенный срок должна была отбыть. Я немного волновалась и отгоняла от себя мрачные мысли.
Папа обещал отвезти меня на станцию на машине, и в день отъезда я спокойно собирала вещи. Мама хлопотала вокруг меня, совала мне в рюкзак какие – то ненужные тряпки. Продуктовую сумку она набила невероятным количеством еды. Я с грустью смотрела на это, но особенно не возражала, так как не хотела ее расстраивать.
Часа за 4 до отхода поезда папа пошел проверить машину, хотя до этого она работала прекрасно. Езды на машине до станции около 10 минут, но папа любил, чтобы все было готово и проверено заранее. Он не выносил сюрпризов, особенно неприятных. Видимо, это был не мой день, потому что в комнату он вошел очень удрученный и растерянный.
« Ты знаешь, – сказал он виновато, – она не заводится. Ничего не могу понять, я только что ездил на ней, было все в порядке. Пойду, загляну под капот», – и он понуро вышел. Я пожала плечами, это не было для меня трагедией. Идти было недалеко, около получаса, и я не возражала против пешей прогулки, хотя и с рюкзаком за плечами. Он провозился около 2 часов, явной поломки не обнаружил, но машина держалась стойко – на станцию она меня везти не хотела. В конце концов, папа лишь развел руками.
Я поцеловала его и просила не огорчаться, сказала, что прекрасно дойду сама, тем более мне хочется напоследок
