лишь криво усмехнулась на очередные просьбы тёти.
– Зайцы-то зайцами, да полно в лесах беженцев и всякого лихого люда, – ответила Бригитта, но видя, что племянница сама не своя, настаивать не стала.
И Эрика всё это время пропадала в окрестных лесах, и никогда ещё она не приносила в замок так много дичи, как в этот последний месяц лета, словно каждая выпущенная стрела на самом деле предназначалась её врагам.
Постепенно ярость улеглась, перегорела и остыла, превратившись в холодную сталь ненависти. Слова дяди о том, что она как будущая королева должна думать о своём народе, если не примиряли её с существующим положением дел, то хотя бы заставляли воспринимать всё как неизбежную жертву и долг. И, сидя где-нибудь на опушке на нагретых солнцем камнях, когда вокруг сквозь узорную зелень листьев лилось тёплое золото лучей, она почти готова была к тому, чтобы безропотно принять свою участь. Но, видимо, снова вмешалась Богиня Танаис, и неизвестно каким из своих лиц она повернулась к Эрике на этот раз.
– …а я бы не рискнул целовать невесту короля, хоть и с разрешения. Даже будучи королевским агатом. Да ну его! А ну как потом Раймунд оттяпает тебе башку за то, что прикасался к его красавице?
– А кто сказал-то, что она красавица? Может, она страшная как болотная жаба?
Эрика встрепенулась, услышав мужские голоса. Соскользнула с камня, прокралась тихо, как ящерица, между замшелых валунов и осторожно выглянула из-за ствола поваленного дерева. По ложбине вдоль русла ручья, в котором на исходе лета совсем уже спа́ла вода, ехал тавиррский отряд. Человек пятнадцать. Тропа изгибалась, петляя меж валунов и скрывая часть всадников за густыми кустами, так что сосчитать всех Эрика не успела. Она жадно вглядывалась в их лошадей, варёную кожу курток, усеянную шипами, хорошие сёдла и мечи, и чувствовала, как ярость, которую она упорно загоняла в силки рассудка целый месяц, снова разворачивает крылья, рвёт путы благоразумия, заставляя трепетать ноздри и сильнее стучать сердце. И хотя отряд не вёз с собой никаких штандартов, и при них не было никаких знаков отличия, Эрика без труда узнала плавный южный говор.
– А ну коли она страшная, то тогда тебе, Вик, вообще повезло! – всадники расхохотались. – Есть шанс, что она из жабы превратится в красавицу от твоего поцелуя! И тогда король отсыплет тебе от своих щедрот!
– А я бы не стал целовать жабу даже за золото. Слышал я, что все они тут как одна – ведьмы, и ну как сам ты обернёшься жабой? – раздался чей-то голос, и снова послышался смех.
– Не-не, Бирн, ты что! Командор не станет целовать эту девицу, если она страшная! После леди Мелисандры целовать какую-то балеритскую замухрышку? От неё же, поди, навозом воняет за полкварда! Вик такого не потерпит. Это выше его достоинства, его же потом в Кальвиле за такое засмеют, а Вик? – подначивал командора кто-то из отряда.
– Да заткнулись бы вы, – лениво отмахнулся тот, над кем все подтрунивали, – всю дорогу
