xmlns:fo="http://www.w3.org/1999/XSL/Format" xlink:href="#n281" type="note">281. Между тем и челобитная, и этот документ написаны одним почерком и связаны как по происхождению, так и по содержанию282. Вторая грамота, от которой до нас дошел только отрывок, представляет собой сделанную Ягановым запись речей некоего Ивашки Черного, который, подобно самому автору челобитной, служил тайным осведомителем московского государя при дворе Юрия Дмитровского. Яганов дает ему такую характеристику-рекомендацию: «А наперед того тот Ивашко Черной великому князю сказан, какой он человек у князя был, еще при князе хотел великому князю служити и сказывал на князя»283. Выражение «еще при князе» ясно показывает, что этот текст написан уже после ареста князя Юрия.
Таким образом, 11 декабря 1533 г., дата «поимания» дмитровского князя, может служить нижней хронологической гранью, ранее которой челобитная и «запись» Ивана Яганова не могли появиться. Что касается верхней границы, то на нее указывают слова Яганова о кн. М. Л. Глинском как о человеке, ведавшем вместе с И. Ю. Шигоной самыми секретными делами политического сыска. Между тем, как будет показано ниже, не позднее июня 1534 г. князь Михаил Львович уже утратил реальное влияние при дворе. Поэтому вышедшие из-под пера Яганова документы можно датировать концом 1533 г. или первыми месяцами 1534 г.
2. От «триумвирата» – к единоличному правлению Елены Глинской (декабрь 1533 – август 1534 г.)
Еще М. Н. Тихомиров в своей ранней работе, сопоставив известие Псковской летописи об аресте Юрия Дмитровского «прикащиками» великого князя с челобитной Ивана Яганова, пришел к обоснованному выводу, что под «прикащиками» нужно понимать названных челобитчиком его высоких покровителей – Шигону и Глинского284. К этому можно добавить, что данный документ подтверждает факт получения опекунами особых полномочий, которые они сохраняли некоторое время после смерти Василия III, обладая реальным контролем над внутриполитической ситуацией. Кроме того, сообщенные Ягановым сведения о руководящих лицах вполне согласуются с предложенной выше реконструкцией предсмертных распоряжений великого князя Василия: из трех предполагаемых опекунов-правителей он называет по имени двоих; неупомянутым оказался только М. Ю. Захарьин, который, вероятно, не принял активного участия в «деле» князя Юрия. Зато он подвизался на дипломатическом поприще: как уже говорилось, Захарьин вместе с кн. Д. Ф. Бельским принимал 18 декабря литовского посланника; в адресованной им грамоте литовских панов Михаил Юрьевич назван «боярином уведеным» (т.е. «введенным») и вместе с тем же Бельским причислен к «раде высокой»285.
В этом «триумвирате» самой влиятельной фигурой был, бесспорно, в декабре 1533 г. Иван Юрьевич Шигона Поджогин – человек, посвященный во все тайны предшествовавшего царствования286. О его исключительном влиянии при дворе вскоре после смерти Василия III свидетельствует, помимо челобитной
Подробнее см.: Кром М. М. Челобитная и «запись» Ивана Яганова. С. 17 – 18.
Там же. С. 24.
Тихомиров М. Н. Князь Юрий Иванович Дмитровский // Тихомиров М. Н. Российское государство XV – XVII веков. М., 1973. С. 166 – 167.
Сб. РИО. Т. 59. С. 2.
О карьере И. Ю. Шигоны см.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 221 – 223.
