ждали на улице. Подозвав к себе Пелагею я сказала ей всю правду. Она схватившись за рот рукой медленно пошла к подводе. И уже вернувшись в избу я услышала во дворе плач и причитания.
Заканчивались сутки пребывания Прохора в моём доме. За ночь я не сомкнула глаз, просидев у его постели.
– Он – нормальный человек, для которого открыта любовь. Он мог бы жить как все. Родить детей. Быть своим среди своих. Я чужая! Я могу убить не желая того. Я могу убить любимого! Я чужая для всех. Моя притворная слепота – жалкая попытка спрятать свои глаза как уродство. Но муки одиночества, темнота в которую я добровольно себя заточила – сильнее. Так долго продолжаться не может. Я бы могла любить его… Но, я тогда украду чьё-то счастье! У него наверно уже есть невеста…
Тем больнее было моё лекарское бессилие, тем страшнее стало потерять уже не просто больного …
Слёз не было и губы сжатые в холодную полоску не выдали меня. Плакала на груди сына Орулиха, сцепив запястья молча стоял Степан. Только Фёдор, куда – то умчавшийся ночью ещё не вернулся. Лицо Прохора еще более пожелтело, черты обострилось. Мне стало плохо. Я, чтобы не упасть прислонилась к гладким брёвнам стены, пальцы нащупали между стволов тошнотворную щётку мха. Я тяжело дышала приоткрыв рот, чувствуя, что случай снова чугунным катком готов прокатиться по моей судьбе.
Внезапно лёгкие шаги возникли на пороге. Кто – то проскользнул в комнату и рыдания Орулихи затихли. Не в силах более сдерживать своих чувств я покачнулась и сделала шаг вперёд, рука сорвала повязку. Став на колени и целуя его лицо над Прохором склонилась девушка, которую привёз Фёдор, чёрные смоляные волосы, тонкий стан… Я закусила костяшки пальцев, но сдавленный стон всё же прорвался из моих губ: – Вот оно, простое человеческое счастье – недоступное мне!
– Марфуша, Марфуша – вдруг услышала я слабый голос. Прохор очнулся. И она не стесняясь окружающих долго поцеловала его в губы. Блаженная улыбка жила на его измождённом лице, слабый взор светился. – Даже пред смертью он любит её! – хотелось закричать, разбиться о сияющий мир чужого счастья, умереть самой. Без повязки, как проклятая, как нищая колдунья упав в грязь, замёрзнув на просёлочной дороге …
Прохор смотрел на меня, смотрел пустыми от изумленья глазами, и я тонула в этих зрачках, с ужасом ощущая, как энергия жизни оставляет моё тело, наполняя эти уже холодные, предсмертные зрачки. И уже в чужом, далёком, нереальном мире я видела, как Прохор поднялся с кровати и едва не падая сам успел обнять и поддержать моё сползающее по стене тело.
ЭПИЛОГ
– Вы привели её в сознание?
– Нет глубокий шок.
– … остановка дыхания …
– … остановка сердца …
– электроды, искусственное дыхание, да скорее же…
– разряд, ещё разряд …
– есть пульс… наконец-то!
– Вы
