style="font-size:15px;"> Шеф склонил голову набок и с минуту молчал, улыбаясь каким-то своим сокровенным мыслям.
– Кальценбоген тебе таблетку давал?
Утвердительный кивок.
– Ты таблетку глотал?
Святкин закатил глаза, поднял лицо к небу и завыл – по-волчьи, как раненый зверь.
– Сколько?
Заплаканный зам поднял обе руки, будто решил сдаться на милость победителя, и пошевелил пальцами; потом лихорадочным движением сорвал с одной ноги туфлю и носок.
– Пятнадцать! – присвистнул шеф. – Я в первый раз пять штук сожрал… Не плачь, профессор меня предупредил!
В руках у губернатора появилась баночка – одна из тех, в которых женщины хранят свои кремы. Поддев крышку ногтем (она упала и покатилась по полу), шеф быстро обмакнул пальцы в содержимое, сделал странные пассы руками и потер виски – сначала себе, потом своему заместителю, приговаривая при этом:
– Теперь самбль. Втирай круговыми движениямибль.
Святкин помассировал голову и почувствовал, как язык наливается привычной тяжестью. Ему стало спокойнее.
Он поднял валявшуюся крышечку и прочитал вслух:
– Дуравизин.
– Отечественныйбль, – пояснил губернатор. – Работает безотказнобль как АКМ.
В ушах у Святкина зашумело, а перед глазами поплыли спасательные круги. Он успел подумать о том, как хорошо, что на каждый импортный Интеллектуамин у нас есть свой отечественный Дуравизин. Потом все неожиданно встало на свои места.
– Ну как бль? – спросил губернатор.
– Ништяк нах! – со вздохом облегчения ответил Святкин.
Зазвонил телефон. Пора было заниматься государственными делами.
Исповедь
Я люблю этот храм. Он стоит на горе, на самой высокой точке в округе, откуда открывается великолепный вид: с одной стороны, на заснеженные поля, по краю которых виднеется темная полоса далекого леса, с другой – на деревеньку. Природа этого края скромна до аскетизма. Да и человек за прошедшие столетия сделал все, чтобы свести на нет березовые рощи, выловить рыбу в реке, катящей за холмом свои тяжелые медленные воды навстречу Волге. В последние годы в деревне растет яркой ягодной порослью коттеджная застройка. Мухоморно-карминовые, лазурные, салатовые, охряные, «бедра испуганной нимфы» и «жженого кофе» стены и крыши новостроек смотрятся отсюда, с высоты, цветными пятнами стекляшек старого детского калейдоскопа, вываленными в серую, гармонично-аутентичную действительность. Экономную красоту природы быстро заменяет эстетика свалки, но все же вид с холма на деревню, шестьсот лет носящую имя татарского царевича, когда-то разбивавшего тут бивуак со своей бандой по пути от одного разграбленного населенного пункта к другому, греет мне душу чем-то безнадежно родным. Как пестрый бабушкин платок.
Храм легкий. В отличие от древних,
