вещицам, надо признать, громоздким (на глаз и в отдалении, за фигурой как бы укрывшего их дворника), Каморзину же с Соломатиным было рекомендовано осмотреть стены и углы подвала, не протекла ли и сюда водичка с шампунем «Нивея». «Ну и хлама у тебя! – удивился Каморзин. – Небось приволакиваешь цветные металлы, а потом продаешь их Эстонии!» «Какие цветные! Какой Эстонии! – дворник выругался всерьез. – Тут до меня за сто лет такого насовали, а я разгребай и выноси? Накось выкуси! Миллион заплатите, тогда разгребу!» В дискуссию о судьбе металлического лома Соломатин не вникал. Он стоял завороженный. Он смотрел на стены и своды подвала. Луч фонаря бродил по ним, создавая мерцания и нервные пятна в углах.
Соломатин знал: в срединной Москве, в пределах Садового кольца, и в особенности – Белого города, есть множество подвалов и подземелий, архитекторами неисследованных. Московские хозяева, имевшие соображения о выгодах, древних каменных подклетей не рушили, а новоделы ставили на старых основаниях. Напротив их РЭУ, в Брюсовом переулке, Музыкальное общество удачливо обитает во дворце Брюса, елизаветинского сановника, племянника петровского навигатора и чернокнижника Брюса Якова Вилимовича. Дворец покалечен, выведен из красот барокко в неприличие комунхозовского строения первых пятилеток, но подвалы в нем, говорят, – таинственно-чудесные. А северный флигель Брюсовой усадьбы, отданный владетельному банку, куда гражданина с улицы по справедливости не допустят, после хлопот реставраторов стоит теперь с узорными наличниками, щипковой крышей и дымарями семнадцатого века. И сейчас Соломатин ощущал, что он – в восемнадцатом веке. А не исключено, что и в семнадцатом. Подвал дворника Макса был частью протяженного подземелья, его замкнули кирпичной стеной, выложенной лет пятьдесят назад, возможно, ради прочности здания. В старых же стенах и сводах с распалубками угадывались линии восемнадцатого и семнадцатого веков, вполне вероятно, что громадину дома держали на себе замазанные штукатуркой бруски тесаного мячковского белого камня. Соломатина занесло судьбой в недра Кисловской слободы Кремлевского приказа. Снова признавал он себя окатышем галечным в вертикали веков. Что он суетился сегодня вблизи барского водоема на третьем этаже, то есть – на плоскости начального века третьего тысячелетия? На плоскости-то этой он именно мелочь и неудачник! Неудачник! Что ему до других неудачников, залитых жидкостью с шампунной пеной, что толку ему досадовать на коннозаводчика Квашнина и франта с хлястиком?
– Ну вот, Макс, – донесся до Соломатина голос дяди Паши Каморзина, – это уж точно цветные металлы! Ты меня не проведешь.
– Да пошел ты, чудила блинный, со своими цветными! – отозвался Макс. – Ты увидел потеки или нет?
– Ничем не могу порадовать, – сказал Каморзин. – Сухой твой подвал.
– Вот, блин, не везет. Надо было самому плеснуть на стены пару ведер. Ничего, в следующий раз он у меня и сюда прольется, мы этого миллионщика наколем на ущербах! – пообещал Макс. – Ну и где цветные драгоценности?
– А
