профсоюзам всем вместе взятым. Долой рабство и тесную обувь! Блаженно скинув туфли и развалившись на кресле в подсобке, я с каким-то особым умиротворением смотрела, как Ирина, наша кассирша, заваривает чай.
Вместо обеда, нас ждал всего лишь быстрый перекус из бутербродов с сыром и ветчиной. Это наш Михалыч расстарался, дабы в торговом зале не воняло разогретыми пельменями и распаренными дошираками. Даже конфет купил.
Я, конечно, погоревала, но свою долю бутербродов умяла без зазрения совести. Мы немного позубоскалили с Иринкой, поперемывали косточки сотрудникам. Она меня вежливо предупредила, чтобы я не нарушала матримониальных (но недальновидных) планов Лизоньки. На что я ответила, что жить мне еще хочется. Кто ж про ее виды на Михалыча не знает? Все знают, но толку нет. Михалыч – кремень, заядлый холостяк, но на работе интрижек не заводит. Поэтому ни Михалыча мне не надо, ни Лизоньки с ее неуемной ревностью. Я ее настороженные взгляды и так целый день ловлю.
Через пятнадцать минут нас сменили. Не дали даже по второй кружечке чая попить! Нелюди!
И понеслось. Народ повалил, предприниматели разные, начальство из администрации подтянулось, – в общем, аврал. Я носилась от склада к кассе и обратно, попутно разговаривая с любопытными посетителями, пыталась чего-то считать и смотреть за Егорушкой. Но в душе молилась об одном, чтобы этот кошмарный день поскорее закончился.
В четыре должен был быть отбой, но нет же. Люди все шли, заказывали мебель со скидкой, а довольный Михалыч приказал нам долго жить и работать до последнего клиента. И еще часа полтора мы пахали, яки негры… Солнце-то еще высоко…
Когда двери торгового зала закрылись, народ наш возликовал. Кроме меня, конечно. Сейчас уйдет и кассир, и продавцы-консультанты, а Юля Петровна будет смотреть, как Егорушка и грузчики ме-е-едленно соберут оставшуюся мебель и погрузят ее в машину.
А-а-а, заберите меня домой, ну хоть кто-нибудь!
Егорушка, увидев мой настрой, отправил меня пить чай. Знает, чем женщину можно задобрить. А я и не против. Села на диванчик, вытянула ножки и стала наслаждаться тишиной. Сзади послышались тихие шаги.
Дверь в подсобку за моей спиной закрылась.
Я лениво приоткрыла глаза – Михалыч. Надо бы обуться и сесть поприличней, но сил нет даже пошевелиться. Ай, ладно. Что он не человек, что ли!
Он, конечно, человек. Сел рядом, помялся, прокашлялся. Наверное, что-то про сегодняшний день сказать хочет. Но вроде орать не настроен.
Я вежливо ждала, начальство мялось…
Потом Михалыч, видимо, заинтересовался тканью на моей юбке.
Погладил ее, прямо на моей коленке. А после и того круче, выдал:
– Юля Петровна, вы сегодня такая обворожительная! Может, мы с вами в выходные ко мне на дачу съездим? Шашлычков нажарим…
Как мои глазоньки из орбит не выпали, честно, не знаю.
Михалыч, вот вроде мужик нормальный, а все туда же…
Я так тихонечко его руку, все еще ощупывающую мою ляшечку, убираю.
