твоих? Поскольку же бывает, что конь, хотя по старости остается вне ристалища, но нередко, топотом скачущих возбужденный к ретивости, поднимает голову, смотрит, как готовый к скачкам, дышит раздраженно, часто двигает ногами, ударяя копытами о помост, и одна только ретивость у него к скачкам, а сила бежать давно истощена временем, – подобным сему образом и наше слово, по старости не входя в состязание и уступая поприще сильным ученостью, показывает тебе одно усердие, с каким желал бы я подвизаться за тебя, если бы и мои силы процветали, как у тех, которые ныне стали сильны в слове. Доказательство же усердия моего состоит не в том, чтобы повествовать что-либо о твоих делах, ибо в этом едва ли успеет сильное и напряженное слово и не останется много ниже достоинства, истолковывая эту необъяснимую стройность нрава, срастворенную из противоположностей. Как природа, нависшими бровями отеняя чистый блеск лучей, доставляет глазам срастворенный свет, так что приятнее делается сияние солнца, соразмерно потребности срастворяемое тенью бровей, – так степенность и высота нрава, соединенные в меру со смиренномудрием, не отвращают от себя взоров, взирающих на это, но делают так, что смотрят с удовольствием, так что и блистательность степенности не помрачается, и утаиваемое внутри не пренебрегается из-за смирения, но в одном равно усматривается и другое: в высоком – простота и, наоборот, в смиренном – степенность. Пусть другой описывает это и воспевает многоочитость души: власам на главе равночисленны, может быть, душевные очи, всюду равно быстро и верно видящие, так что и далекое усматривают, и о близком не остаются в неведении, учителем полезного не ждут себе опыта. Одно провидит очами надежды, другое знает по памяти, а иное обозревает в настоящем, и все это в совокупности, не смешивая, приводит в исполнение на все разделяющийся ум.
Досточтимому же богатству нищеты да дивится тот, кто в наш век умеет подобное сему вменять в похвалу и чудо. Но, может быть, если не было сего прежде, то ныне ради тебя процветет любовь к нищете, и вместо многоталантных плинф Крезовых[4] ублажаема будет твоя скромность: ибо кого столь блаженным показали суша и море, снабжающие тем, что доставляют, сколь блаженною показало твою жизнь нерасположение к вещественному изобилию? Как очищающие с железа ржавчину делают его светлым и серебристым, так у тебя луч жизни стал явственнее, непрестанно с рачительностью очищаемый от денежной ржавчины. Пусть предоставлено будет и это сильным в слове, а также и то, как хорошо знаешь, что в некоторых случаях славнее брать, нежели быть чистым от взяток. Ибо позволь мне с дерзновением сказать, что не всякие взятки ты презираешь, но до чего из бравших прежде тебя никто не мог еще коснуться, за то один хватаешься обеими руками, ибо вместо какой-нибудь одежды, или невольников, или денег берешь самые души человеческие и слагаешь их в сокровищницу любви. Пусть изображают это умелые в слове и составители речей, которые в заслугу себе ставят красиво описать что-либо подобное, а наше старческое слово в такой только мере движется, чтобы, идя
По легенде, царь Лидии Крез (правил в 560546 годах до Р. Х.) в дар Дельфийскому оракулу послал золотое изваяние льва на пьедестале из 117 золотых кирпичей.
