Шайори держала активированной нейронную татуировку любви. Алый бутон розы на ступне распускался, и вместе с ним, казалось, распускается весь мир, расцветает и благоухает россыпью чувств, на фоне которых меркнут все остальные проблемы мира. В какой-то момент Шайори подумала, что действительно влюблена в этого мальчика. Но как только она отключила установленный модуль, очарование рухнуло – Шайори испугалась своей страсти, своей напористости и раскрепощенности. А этот мальчик, этот молодой, незрелый любовник… Он… Он…
Она пытливо заглянула ему в глаза. Он был счастлив. Он светился любовью. И Шайори это нравилось. Никто еще не смотрел на нее так. Никогда. Волнение было таким сильным, что Шайори не заметила, как активировалась нейронная татуировка клана Гокудо. Не прошло и получаса, как на пороге появился отец Шайори. Молодые любовники были уже одеты, но…
Мисору велел дочери отправляться домой, а сам остался с ее другом. Шайори боялась представить, что может случиться, но отец, на удивление, ограничился лишь разговором. Правда, после этого разговора молодой любовник начал избегать Шайори. Шайори пыталась вернуть его несколько месяцев, затем смирилась с потерей, выждала еще месяц и снова активировала нейронную татуировку любви.
Татуировка клана Гокудо оставалась отключена – Шайори могла поклясться в этом, – но отец каким-то образом снова узнал о связи дочери, и новый молодой любовник испарился так же, как и его предшественник, забыв о том, как зовут Шайори. То же самое случилось и с третьим другом Шайори, и с четвертым. Кто-то из клана следил за ней, оберегал. И кто-то сказал оябуну, что все эти встречи заходят достаточно далеко, чтобы опозорить отца, а вместе с ним и клан. Это случилось две недели спустя после восемнадцатого дня рождения Шайори.
– Ты уже достаточно взрослая, чтобы отвечать за свои поступки, – сказал отец и потребовал вытянуть левую руку, чтобы принять наказание.
Шайори смотрела на танто, которое он держал, и не верила, что отец сможет отсечь ей палец.
– Вот, – Мисору протянул ей полотенце, – это тебе понадобится, когда все случится.
Затем на глазах у собравшихся подчиненных он отсек дочери левую кисть. Удар был быстрым и точным. Шайори вздрогнула и растерянно уставилась на обрубок левой руки. Отрубленная кисть конвульсивно дернулась на полу, сжалась в кулак. Шайори увидела это и потеряла сознание.
Когда она очнулась, рядом была мать. Ее нейронная татуировка счастья была активирована. Шайори поняла это по глупой улыбке, не покидавшей губы матери. Рука не болела, лишь там, где красовался свежий шрам, соединивший плоть с имплантатом, ощущался легкий зуд. Позже Шайори узнала, что врачи могли спасти ей руку, но отец настоял на имплантации.
– Надеюсь, ты поняла урок, – сказал он, навестив дочь в больнице.
– Мою руку можно было сохранить.
– Ты не якудза. Тебе не нужно держать меч, – сказал он. – А вот ребенка… Ребенка от порядочного мужчины ты сможешь держать и так.
«Под
