подошвами сапог, потом, глянув на скопление девиц, пробормотал:
– Ишь ты! Одна краше другой! – И уже строже, оборотясь к дьяку, спросил: – О чем там говорится?
Дьяк крякнул не то от мороза, не то от обилия красоты и, уткнув лиловый нос в бумагу, стал читать:
– «Чтобы лицом была бела, глазами черна, роста не великого и не малого...»
– Так, стало быть.
Боярин, не торопясь, пошел от одной девки к другой. На государев двор должна поехать сотня, а здесь, почитай, тысяча будет.
Вот боярин остановился напротив одной из девок. Она была высоченного роста. Вершка на три выше самого Михайлы.
– Отойди в сторону, – безжалостно распорядился Михаил Степанович. – Шибко длинна.
Девица вспыхнула алой зарей и, не ерепенясь, отошла к отцу с матушкой, которые уже спешат утешить дочь:
– Ничего, сыщем мы тебе муженька! Пускай не так чином будет велик, как царь, но зато из наших, новгородских. И нечего тебе за тридевять земель разъезжать.
Воевода уже шел далее отбирать девиц. Он искал таких, чтобы худы не были и в теле держались. А девушки, что торговки на базаре, выставляли перед покупателем свой товар: грудь поднимут, шею вытянут и расхаживают перед боярином, слегка колыхая бедрами. И мороз уже не кажется лютым, главное, чтобы только Михаилу Степановичу приглянуться, а там и до царя малость останется.
– А ты толста больно, таким бабам в государынях не бывать, – заключил боярин, указывая перстом на девку толщиной в бочонок.
– Почему девицу зазря обижаешь?! Ведь всем удалась! Ежели и толста малость, так это от здоровья! Ты вот, Михайло Степанович, все худых набираешь, а ведь к таким хворь чаще всего прилипает. Неужно не знаешь, что все худые бабы глистами болеют! – заступился за дочь новгородский окольничий. – Ты, боярин, глаза-то разуй! Брагой их с утра залил, вот и не видишь истинной красы! Посмотри, какие у Марьюшки щечки, губки! А на руки глянь! – вертел окольничий хныкающую дочь из стороны в сторону. – Где же еще такую красу увидишь? Эй, Михайло Степанович, друг ты мой любезный, уважить меня не желаешь. Обиду в мой дом норовишь принести.
Воевода и вправду выпил браги накануне лишку и сейчас томился от головной боли, а тут еще окольничий репьем прицепился; махнув рукой, спорить не стал.
– Ладно, так и быть. Эй, дьяк! Куда ты запропастился?! Ты не по девкам глазей, а пиши, что я скажу. Занеси дочь окольничего в список на смотр в царский двор. Ладно, пускай в Москву поезжает, государю пусть покажется. А там, кто знает, может, и впрямь приглянется. Каких только чудес не бывает.
Девок на смотрины в царском дворце отобрали ровно сто. Все как одна ядреные, краснощекие.
Грудастых и перезрелых Михаил Степанович повелел вывести со двора и наказал, чтобы слезы зря не лили. Не везти же всю волость на смотрины к царю!
Рынды распахнули ворота, выпуская девиц, и в сожалении покачали головами:
– Эх, такой цветник выпроваживаем!
Михаил
