скалил зубы и шипел.
И от новгородцев уходя, шипел Эльдэнэ, как тот рассерженный кош, и плевался на все стороны. Ясно одно: никаких громадных складов для товаров не видать. Не виден вообще никакой товар. Между тем Новгород только что откупился от ливонцев. Дал много пудов серебра. Полгода собирали откуп. Но собрали ведь! И не где-то, а здесь. И живут спокойно, лесных людей не боясь. Не силой берут. Чем?!
Вот он уже в деревне крещеных вогулов. Московиты их пытались обратить в православие, учили: живите, мол, своими деревнями. Мало что получалось. Дома у вогулов поставлены неумело, кривые и косые, иные падают совсем. На что вогулу деревня?! Но иным и нравится. Нравится им и новая жизнь, и новые дома, и новая одежда. На лошадях ездят, даже если из одного конца деревни в другой. Слушают уж не завывание шамана, а гусли, колокольчики и девок-песельниц. В баню ходят. Толкуют в новом плохо, даже на лавках сидеть не умеют – часто падают на пол, печки у них дымят, да и дома горят иной раз. В избе вогула дымно, пол грязный, мыть его еще не научились. Но Эльдэнэ деваться некуда, если где-то искать опору, то в этих, перекрещенных и опоры не имеющих.
– Моя – Микаила, – представился хозяин. – Поняла? Микаила.
От угощенья Эльдэнэ отказался. Такая тут грязь, вон помет мышиный в хлебе. У хозяина морда сажей вымазана, половина морды заплыла багрово.
– Моя в бане мылася, накуй обварилася. Укват знашь, укват? Во, я за укват укватилася, а она накуй обломилася, обварилася я накуй, – было дано пояснение. – Никуя, пройдет накуй.
Потчевал радушный хозяин настойчиво. Подан корявый рыбный пирог, корка – как подошва, и рыба внутри прямо как есть, с кишками и головой. А вот еще новинка:
– Э, крен тибе нада? Во, глянь, крен называется. Русы дают. Я у русов клебнул, думал сдокну накуй. Никуя.
А власти уже хочется. Глазки горят, как заговоришь, что князь московский им самостоятельное княжество даст.
– Князя? Я князя буду накуй. Я такая буду князя!
Ни малейшего сомнения – аж зло берет Эльдэнэ.
– Князь, ты еще в носу ковырять не научился, вон сушенки висят!
– Никуя, науцюся накуй.
И верно, многому научится «Микаила». Может быть, его сын уже будет толмачом при московском дворе, праправнук поездит в Париж, устрицы станет есть и танцевать на балах. А, может быть, «Микаила» действительно получит из рук московских власть, и надолго: просидят местные князьки и при князьях, и при царях, и при советской власти, и после нее. Это еще не все. Получив деньги и оружие, может «Микаила» стать безбашенным полевым командиром и не один десяток лет наводить ужас на весь тутошний народ. Он с одинаковым удовольствием будет сжигать заживо шамана в чуме и свежевать православного миссионера. Он понял, что духам предков до него не дотянуться, что деревянные идолы – просто пни, а новый Бог – очень далеко. Святотатство, свершившееся на его глазах, лишило основ его душу, и он стал – зверь. Глядя на вымазанную сажей физиономию,
