и немощен, ибо бездуховен. Но болезненное высокомерие никогда не восторжествует над опытом божественного знания. Вот в чем секрет, недоступный для тех, кто в роскоши видит свое счастье, а во власти – свое предназначение.
– Но человек способен учиться и научаться, – сказал Алексей. – Нужно только время, чтобы показать ему путь.
– Стало быть, и через сто лет я нашел бы свое место в мире, – заключил отец Серафим, и на его лице застыла странная улыбка.
«Лувье, Лувье! Стоянка пять минут. Лувье, господа, Лувье!»
Голос проводника проплыл от одного конца вагона к другому, застрял где-то в тамбуре, а затем послышался уже внизу – на платформе. Алексей открыл глаза, посмотрел на спящую Софи, сидевшую напротив. Она давно откинула свою очаровательную головку на спинку сидения, обитую мягкой кожей оранжевого цвета, и теперь, в два часа ночи, видела, наверное, сладкий сон – тот, который нередко посещает подростков. В этом сне она, должно быть, кружила в легком, воздушном платьице по ромашковому лугу, что-то щебеча и улыбаясь. И какой-нибудь Франсуа или Жан – мальчишка с соседней улицы, – сидя в траве, щурился от солнца и улыбался ей в ответ.
Алексей разлепил ссохшиеся губы, качнул головой из стороны в сторону, разминая мышцы шеи. Ямочки на щеках Софи были трогательно-прекрасны. «Охранница, – подумал он. – Вызвалась оберегать меня от возможных неприятностей в дороге. «Вы говорите с акцентом, ваш французский еще надо подправлять». Я не спорю. Отсутствие практики убивает любые знания. Какая у меня была практика? – На лесосеке? Блин! И как это я в свое время в универе именно французский выбрал? Будто знал, что…»
Он осторожно, чтобы не потревожить спящую девочку, поднялся со своего кресла. Тут же, на месте, напряг мышцы ног и спины – потянулся. И тихо направился к выходу. Почти все пассажиры плацкартного вагона спали. Ночь, хоть и была июльской, короткой, но все же перевалила за отметку той глубины, после которой способны заснуть на посту даже часовые.
На перроне царила тишина, изредка нарушаемая далеким голосом обходчика или грузчиков. С монотонной деловитостью они вынимали из почтового вагона мешки с письмами и негромко переговаривались. Городок был мал, и суета больших вокзалов ему была незнакома. Легкий ветерок приносил от головы поезда обрывки едкого паровозного дыма. Еще пахло смолой и сдобной выпечкой. И свежело – ближе к утру свежело. Даже в июле.
В небе сияла полная луна – желтая и нарядная, как начищенный металлический рубль времен Московской олимпиады. Так показалось Алексею. Он стоял на подножке, вглядываясь в лакированные бока вагонов, что цепочкой выстроились в обе стороны от него. Где-то неподалеку стрекотали два сверчка – будто соревнуясь, кто кого перепоет.
В нескольких шагах от вагона стояла одинокая женщина в светлом костюме. Модная широкополая шляпа с изогнутыми полями закрывала ее лицо. Судя по стройной фигуре, даме было не больше
