вывезли во Францию. Там её спросили, в какой стране она хотела бы жить. Можно было бы остаться во Франции, поехать в Англию, Америку, Голландию… Соледад решительно сказала: «Хочу в Советский Союз!» Ей было 12 лет – взрослая девочка. И она хорошо помнила восторженные рассказы отца о стране, где все люди равны и счастливы… С Советским Союзом была договорённость о приёме испанских детей-сирот. И скоро Соледад с другими ребятами ехала через всю Европу в далёкую страну.
Навсегда она запомнила, как в Москве, на вокзале, их поезд встречал оркестр, играющий родные испанские мелодии, и много-много людей махали им руками, кричали: «Ура!» и «Салют!» Соледад плакала одновременно от горьких воспоминаний и от радости. Из Москвы их почти сразу повезли к Чёрному морю в лагерь Артек. Там юную испанку приняли в пионеры. Когда ей повязали красный галстук, она поцеловала кончики шёлковой материи, вскинула руку в приветствии: «Всегда готов!», а потом сжала кулак по-республикански: «Но пасаран!» Сюда же, в Артек, за ней приехали её приёмные родители и повезли в большой город, где отец работал главным инженером на машиностроительном заводе.
Она их сразу стала звать «папа» и «мама» – по-русски. И хотя смысл этих двух слов означал то же, что «padre» и «madre», но различное звучание как бы разделило их в сознании девочки. Для неё «падре» и «мадре» остались там, в Испании, и других таких никогда не будет.
Но своих новых родителей она сразу полюбила. Потому что и они любили её по-настоящему. Они были не молоды, и у них был взрослый сын Саша, курсант военного училища. Как и положено курсантам, Саша жил в казармах, летом – в военном лагере, домой приходил только по выходным. И всегда приносил своей названной сестрёнке шоколадку, или апельсин, или круглую коробку леденцов. Соледад, заслышав его голос, стремительно выбегала навстречу, с разбега бросалась, обнимала за шею. Парень смеялся, кружил её, говорил восхищённо:
– Вот чего мне всегда не хватало, такой бойкой сестрёнки! Тише, Олечка, тише!
Он называл её Олей. Соледад привыкла быстро, так же быстро она научилась говорить по-русски.
Жила её семья в большой трёхкомнатной квартире. Поначалу девочке казалось странным, почему такое жильё считается очень хорошим. В Бадахосе их семья, тоже из трёх человек, жила скромно, но у них был двухэтажный свой дом: гостиная, столовая, кухня и ванная внизу, личные комнаты – наверху. Конечно, были люди богаче их, были беднее, были и нищие – она помнила таких, правда не знала, в каких условиях эти люди существовали. Но те, кто имел, подобно их семье, средний достаток, жили приблизительно одинаково. Здесь же, в Советском Союзе, трёхкомнатная квартира считалась чуть ли не роскошью.
Впрочем, это и вправду было так. В рабочем районе города, где жили машиностроители, выстроили много новых пятиэтажных домов. Семьи занимали одно или двухкомнатные квартиры – иногда очень даже большие семьи. А порой квартиры были общие для нескольких семей – «коммунальные».
Скоро Соледад ко всему привыкла. Наверное ещё и потому, что поняла главное: люди вокруг
