Нравится?
Маша. Да.
Божена. А туфли? (Показывает туфли.)
Маша. Хорошие. Но только я никогда не ходила на таком каблуке. (С трудом поднимается с кресла, делает два шага к зеркалу.)
Божена. Куда ты?
Маша. Я хочу посмотреть, какая я. Давай приложим платье. А на каблуках? (Поднимается на носки и снова, застонав, опускается.) Нет, еще больно. (Садится в кресло.)
За окном усиливается гул стрельбы.
Людвиг сказал сегодня утром, что немцы разрушают танками баррикаду за баррикадой. Что ты будешь делать, если они опять придут сюда?
Божена. Не знаю. А ты?
Маша. Я?
Долгая пауза.
Божена (пройдясь по комнате). Я сейчас вижу тебя в этом халате, и мне кажется, что это сидит Стефан. Он такой же упрямый, как ты. (После паузы.) Неужели они опять придут сюда?
Из передней выходит Грубек с книгой в руках и с полотенцем через плечо.
Пан Грубек, что за вид?
Грубек. Варю суп. В одном из ящиков вашего шкафа я обнаружил банку рыбных консервов. И сварил из них суп с картофелем.
Божена. Наверное, это будет что-то ужасное.
Грубек. Возможно. Думаю, что он переварился. Я одновременно мешал его ложкой и читал Достоевского. (Маше.) Вы читали Достоевского?
Маша. Да, конечно.
Грубек. А любите его?
Маша. Нет.
Грубек. Если это восстание продлится две недели, я, кажется, стану поваром. Впрочем… (Прислушивается.) Кажется, оно не продлится две недели. Если бы я был моложе хоть на десять лет…
Маша. А сколько вам лет?
Грубек. Пятьдесят три.
Маша. Моему отцу было пятьдесят четыре, когда он пошел в ополчение.
Божена (после паузы). Что вы молчите, пан Грубек?
Грубек. Достоевский прав: русские – загадочные люди.
Маша. Неправда.
Грубек. Почему?
Маша. Неправда. Просто у нас в Советском Союзе больше любят свободу.
Грубек. Свободу любят везде. И, может быть, здесь даже больше привыкли к свободе, чем у вас. Не в этом дело.
Маша. Неправда. Я была в трех лагерях, и за эти годы было одиннадцать побегов. И там сидели всякие люди, всех наций, но из одиннадцати побегов десять организовали наши, советские. Десять.
Пауза.
Я не знаю, может быть, это нехорошо – хвалить свой народ, – это почти как себя хвалить. Но вот вы теперь скажите, кто больше любит свободу, кто к ней больше привык? Те, кто, попав в неволю, сидят и ждут, когда их освободят, или те, кто, попав в неволю, не могут ее терпеть и бегут?
Божена (Грубеку). Да. Вот она…
Маша. Я не про себя.
Грубек
