и деньги, но Аввакум не поступился своей верой ради «сладости века сего и телесныя радости».
Убедившись в неуступчивости Аввакума, царь сослал его в Мезень. В 1666 году на церковном соборе мятежного протопопа лишили сана и прокляли. В ответ Аввакум возгласил анафему архиереям. В 1667 году он был отправлен в заточение в Пустозерск, в «место тундрявое, студеное и безлесное». Аввакум прожил 15 лет в срубе, в земляной тюрьме, где и написал около 70 произведений. Лишенный возможности учить и обличать, Аввакум обратился к литературе как единственно доступному способу борьбы. Движение раскола приобрело характер антифеодального протеста и имело много последователей. К ним и обращался Аввакум своими сочинениями. Он автор «Жития» – первого в русской литературе опыта автобиографии, где живым разговорным языком описаны его судьба и Русь XVII века. Этот шедевр не раз переводился на европейские и восточные языки. «За великия на царский дом хулы» Аввакум был сожжен в срубе.[1]
Очень часто русский раскол представляется явлением внутрицерковным, затрагивающим верхушку тогдашнего общества. Однако эта тематика (раскол и старообрядчество), то уходя в тень, то снова появляясь на общественной арене, демонстрирует как уровень недосказанности, недоизученности, так и то, что прикосновение к ней затрагивает нечто существенное, очень важное в русской истории.
По смыслу раскол предполагает наличие некоего целого, которое в силу исторических причин разделилось (раскололось) на части. Возникает вопрос: а было ли оно, это единое целое? Была ли когда-нибудь, до раскола, православная церковь единой, была ли единой страна? Страна, только что собранная на «живую нитку» завоевательными походами московских князей? Страна, только что пережившая польское нашествие, Смутное время, становление новой династии? Был ли единым народ, что он собой представлял?
Явление старообрядчества Ф. М. Достоевский считал глубоко знаменательным для русской национальной жизни. В статье «Два лагеря русских теоретиков» (1862) он, пытаясь разобраться в том, «что произвело русский раскол», упрекает славянофилов, которые «не могут с сочувствием отнестись» к последователям Аввакума, и опровергает точку зрения на раскол западников: «Ни славянофилы, ни западники не могут, как должно, оценить такого крупного явления в нашей исторической жизни. Они не поняли в этом страстном отрицании страстных стремлений к истине, глубокого недовольства действительностью».
Церковный раскол и упорство старообрядцев в отстаивании своих убеждений, принимаемые западниками за проявление «дури и невежества», Ф. М. Достоевский оценивает как «самое крупное явление в русской жизни и самый лучший залог надежд на лучшее будущее».
На страницах «Времени» печаталось и исследование о бегунах А. П. Щапова «Земство и раскол», в котором противодействие старообрядцев рассматривается как «месть за угнетение и жажда воли». «В бегунах, – писал Щапов, – преимущественно выразилось отрицание ревизской,
Шикман А. П. Деятели отечественной истории / Биографический справочник. – М., 1997.
