этаж. Кабинет заведующего базой находился в конце коридора. Его хозяин, на первый взгляд флегматик и тугодум, в старомодном тяжелом костюме, понял меня сразу, и через минуту я уже звонил Виктору:
– Виктор, я сегодня вместе с Железо на базе был, помните меня?
– Отто?
– Да. Железо взяли в галерее вместе с его людьми и Нелли.
– Милиция?
– Не знаю кто, но не милиция. Они внутри. Но выйти не могут. Я подпер двери джипом. Из людей Железо мне никто не известен. Вызвать помощь не могу. Вы не можете помочь?
– Почему же нет? Где ты находишься?
– На базе.
– Ладно, сейчас все решим. Не беспокойся.
В трубке послышались короткие гудки. Я положил ее и взглянул на заведующего базой, который настороженно смотрел на меня. Костюм сидел на нем как на корове седло. Кроме того, при такой погоде ходить в нем было немыслимо. Странные все-таки бывают люди, подумал я и произнес:
– Все в порядке, спасибо!
– Дай Бог! – произнес завбазой.
Когда я подъехал к галерее, там стояло около десятка машин, а возле входа сгрудилась толпа человек в тридцать, не меньше. Дым из пробоины в окне уже не валил. Меня окликнули. Я обернулся и увидел Виктора и его «Астон-Мартин».
– Идите сюда, Отто! Там без нас разберутся. У них переговоры, – добавил Виктор, когда я сел к нему в машину. – Тем, кто в галерее, предлагают убраться по-хорошему. Но они настаивают, чтобы им отдали картину, иначе перебьют заложников.
– А наши? – спросил я.
– Парижер сказал, что тогда они сами живыми не выйдут. А мертвым картина ни к чему. Ты видел ее?
– Краем глаза. Малые голландцы, – небрежно обронил я. – Нелли сказала, что три миллиона долларов.
Виктор присвистнул:
– Малые голландцы! Но откуда она здесь взялась? Если бы не весь этот сыр-бор, – он кивнул в сторону крыльца, – я бы не поверил. Из-за ерунды такой шухер не поднимут. Да, искусство! Я изучал его в Оксфорде. С рациональной точки зрения, нет ничего более бесполезного, чем сей предмет. Его ценность напрямую связана с эмоциями, которые испытывает человек. Значит, она условна. Картина или даже бриллиант – их нельзя употребить, как, скажем, колбасу. На них можно только смотреть. Возьмем недвижимость – вещь, которая, в отличие от произведения искусства, имеет, конкретную ценность уже в силу своего существования. Но цена на нее то поднимается, то падает. Но не растет бесконечно по отношению к другим предметам. Чего не скажешь о произведениях искусства. Они дорожают с каждым столетием. О чем это говорит?
– Не знаю, – ответил я, глядя в сторону крыльца, где происходила непонятная мне суета.
– Это еще раз доказывает, что духовная пища пользуется приоритетом. Значит, есть надежда.
– На что? – машинально спросил я, наблюдая, как от толпы
